Я: В каком смысле?
Он: Когда катаешься на колесе обозрения, все только и говорят о том, что они – на колесе обозрения, о видах, которые с него открываются, и о том, как тут страшно и сколько раз еще оно повернется. Отношения – точно такая же штука. Все разговоры – только о них. Мне отношения не интересны.
Я: А что тебе интересно?
Он: Ты.
Я: Не знаю, что сказать.
Он: Ничего говорить не нужно. Хорошего дня тебе, Аза.
Я: И тебе, Дэвис.
На следующий день после школы у меня была назначена встреча с доктором Сингх. Я сидела напротив нее на двухместном диванчике, старательно изучая фотографию рыбака, держащего сеть. Смотрела я на него потому, что выдержать немигающий взгляд моего психолога не так-то просто.
– Как у тебя дела?
– Не очень.
– Что случилось?
Краем глаза я видела, что она сидит, положив ногу на ногу. Носок черной туфли с низким каблуком постукивал по воздуху.
– Есть один парень.
– И?
– Не знаю. Он симпатичный, умный, нравится мне, но от этого не легче. И если я не счастлива теперь, как тогда искать счастья?
– У меня нет ответа. По-твоему, как?
Я застонала.
– Опять эти психологические приемы.
– Хорошо. Изменения в личной жизни, даже если они позитивные, могут вызывать беспокойство. Следовательно, нет ничего необычного, если ты чувствуешь тревогу, начиная новые отношения. Что с твоими обсессивными мыслями?
– Вчера мы с тем парнем целовались, и мне пришлось остановиться, потому что я все время думала, как это гадко. Так что прогресса никакого.
– Что именно гадко?
– У него свои бактерии, и когда он засовывает язык мне в рот, они становятся частью моей микрофлоры, буквально на всю оставшуюся жизнь. Получается, будто его язык навсегда останется у меня во рту, до самой смерти, и потом его микробы съедят мой труп.
– И поэтому ты перестала целоваться.
– Ну да.
– Ничего необычного. Итак, с одной стороны, ты хотела его целовать, а с другой – чувствовала сильную тревогу, которая обычно сопутствует интимной близости.
– Да, но я волновалась не из-за близости. А из-за обмена микробами.
– В такой форме выразилась тревога.
Я снова застонала, услышав эту терапевтическую чушь. Доктор Сингх поинтересовалась, принимала ли я в тот вечер «Ативан». Я сказала, что не взяла его с собой. Тогда она спросила, пью ли я «Лексапро» каждый день, и я ответила – нет, не каждый. В итоге она заявила, что лекарство действует, только если его принимать, и мне нужно подходить к лечению серьезнее. Я попыталась объяснить, что это странно и грустно, если ты становишься собой, только выпив таблетку, которая изменит твое «Я».
Мы на секунду замолчали, и я спросила:
– А почему вы повесили эту фотографию с рыбаком?
– Что ты на самом деле хотела спросить, Аза? Что ты боишься высказать?
Я подумала о настоящем вопросе – том, который постоянно звучал в глубине моего сознания, точно звон в ушах. Я стеснялась его, а еще – чувствовала, что задавать его опасно. Примерно как произнести вслух имя Волдеморта.
– Мне кажется, что меня кто-то выдумал, – призналась я.
– Как это?
– Вы говорите, что перемена в обстоятельствах – стресс, правильно?
Она кивнула.
– Мне хочется знать, существует ли независимое «Я»? Самая глубокая, настоящая личность, которая не меняется от того, есть ли у нее деньги или парень, ходит она в одну школу или в другую. Или я – всего лишь набор обстоятельств?
– И как из этого следует, что тебя придумали?
– Я не контролирую свои мысли, значит, они на самом деле не мои. Не я решаю, буду ли я потеть, заболею ли раком, заражусь клостридиями и так далее. Выходит, мое тело – на самом деле не мое. За меня все решают внешние силы, а не я сама. Они – авторы моей истории. Я – обстоятельства.
Доктор Сингх кивнула.
– Можешь ли ты понять, что это за внешние силы?
– Они не галлюцинации. В общем… просто я не уверена, что я, в конечном счете, реальна.
Доктор Сингх опустила ногу и наклонилась вперед, положив руки на колени.
– Очень интересно, – выдала она. – Очень.
Мне польстило, что хотя бы на секунду я все-таки оказалась чем-то необычным.
– Наверное, очень страшно чувствовать, что твое я, возможно, тебе не принадлежит. Почти как… сидеть в тюрьме?
Я кивнула.
– У Джойса в конце «Улисса» есть момент, когда Молли Блум обращается к самому автору. Она говорит: «О, Джеймси, помоги мне отсюда выбраться». Ты чувствуешь, что заключена внутри «Я», которое принадлежит тебе не полностью, совсем как Молли Блум. Кроме того, тебе часто кажется, что оно до самой глубины чем-то заражено.
Я кивнула.
– Но ты даешь своим мыслям слишком много власти, Аза. Они всего лишь мысли, а не ты. И даже если ты не можешь их контролировать, ты все равно себе принадлежишь.
– Но твои мысли и есть ты сам. Я думаю, следовательно, я существую, так ведь?
– Не совсем. Полная формулировка этой идеи Декарта – Dubito, ergo cogito, ergo sum. Я сомневаюсь, значит, мыслю; я мыслю, значит, существую. Декарт задался вопросом – можно ли утверждать, что какое-либо явление или вещь существуют на самом деле? И он считал, что его способность сомневаться в этом доказывает: даже если реальность окажется ложной, сам он все-таки реален. Ты существуешь на самом деле, как и все мы, и сомнения делают тебя более настоящей, а не менее.
Я с порога заметила, что мама вся на нервах из-за моего похода к врачу, хоть и старается вести себя спокойно.
– Как прошел визит? – спросила она, не отрываясь от проверки тестов.
– Наверное, хорошо, – ответила я.
– Еще раз хочу попросить прощения за вчерашний разговор с Дэвисом. Я виновата, и ты права, если на меня сердишься.
– Я не сержусь.
– И все-таки будь осторожнее, Аза. Ты места себе не находишь. Тело тебя выдает – от лица до кончиков пальцев.
Я сжала ладонь в кулак и сказала:
– Это не из-за Дэвиса.
– Какова же тогда причина?
– Нет никакой причины.
Я включила телевизор, но она взяла пульт и выключила звук.
– Ты замкнулась. Я не знаю, что у тебя на уме, и это меня пугает.
Я вонзила ноготь в подушечку пальца через пластырь, подумав – если бы мама увидела, что происходит в моей голове, она испугалась бы еще больше.
