– Да, ширятся круги. Но самое страшное – не улетать дальше, а лететь внутрь. Тебя засасывает водоворот, и мир вокруг сжимается, пока ты не начинаешь просто вращаться без движения, застреваешь в тюремной клетке, которая размером точно с тебя, и наконец осознаешь, что ты не в тюрьме. Ты и есть – тюрьма.
– Тебе надо написать комментарий, – сказал он. – Йейтсу.
– Я не поэт.
– А говоришь, как поэт. Запиши хотя бы половину, и получатся стихи, каких мне никогда не удавалось сочинить.
– Ты пишешь стихи?
– Да ну, ничего особенного.
– Например?
Было намного проще разговаривать с ним в темноте, глядя в одно и то же небо, а не друг на друга. Казалось, у нас нет тел, мы просто голоса.
– Если напишу что-нибудь, чем можно гордиться, дам тебе почитать.
– Мне нравятся плохие стихи.
– Только не заставляй меня декламировать мои вирши. Слушать чужие стихи – все равно, что видеть человека голым.
– То есть я сейчас сказала, что хочу видеть тебя голым.
– Они дурацкие и коротенькие.
– Прочитай хотя бы одно.
– Ладно. В прошлом году я написал вещь, которая называется «Последние утки осени».
– И там говорится…
– Исчезли листья, и тебе пора исчезнуть, исчез бы я, когда б я был тобой, но все же вот он – я, иду один морозным утром.
– Неплохо.
– Мне нравятся короткие стихи со странными схемами рифмовки, потому что такова жизнь.
– Такова жизнь? – не поняла я.
– Да. Она рифмуется, но не так, как мы ожидаем.
Я взглянула на Дэвиса и вдруг захотела его так сильно, что мне стало все равно, откуда взялось желание, и такое ли это «хочу», что его стоит написать заглавными буквами. Я наклонилась, тронула холодными пальцами его холодную щеку и поцеловала в губы.
Когда мы прервались, чтобы отдышаться, я почувствовала, как Дэвис обнял меня за талию.
– Я… ух, ничего себе, – проговорил он.
Я довольно улыбнулась. Мне понравилось чувствовать, как его тело прижимается к моему, как он гладит мою спину рукой.
– У тебя есть еще стихи?
– В последнее время стараюсь писать двустишия. На тему природы. Типа, нарциссы больше знают о весне, чем розы обо всем на свете знают.
– Да, тоже пойдет, – сказала я и опять его поцеловала.
Мои груди напряглись, я чувствовала его холодные губы и теплый рот, руки, что тянули меня ближе, старались прижать сильнее через слои одежды.
Мне понравилось целоваться с ним, когда на нас столько всего надето. У Дэвиса запотели очки, он хотел их снять, но я прижала их пальцем к его переносице, и мы засмеялись. Он начал целовать мою шею, но тут мне в голову пришла мысль: а ведь его язык побывал у меня во рту.
Я пыталась наслаждаться моментом, теплом его дыхания и губ, но влажный, живой, покрытый микробами язык Дэвиса скользил по коже, рука забралась под мою куртку, я чувствовала его холодные пальцы. Все хорошо, все в порядке, просто целуй его. Тебе надо кое-что проверить. Все хорошо, просто веди себя нормально. Проверь, останутся ли в тебе эти микробы. Миллиарды людей целуются и не умирают от этого. Просто убедись, что микробы не поселятся в тебе навсегда. Хватит, пожалуйста, прекрати. У него может быть кампилобактериоз, а вдруг он – бессимптомный носитель кишечной палочки? Подцепишь ее и будешь пить антибиотики, потом заразишься клостридиями. Четыре дня и – бах! – ты мертва. Пожалуйста, черт возьми, хватит. ПРОСТО ПРОВЕРЬ.
Я отодвинулась.
– Все нормально? – спросил Дэвис.
Я кивнула.
– Нужно подышать.
Я отвернулась, достала телефон и напечатала в поисковике: «Остаются ли в тебе бактерии людей, которых ты целовала». Пропустила несколько ссылок на псевдонаучные статьи, нашла настоящее исследование. При поцелуе передается в среднем около восьмидесяти миллионов бактерий, и «в течение полугода, при повторяющихся контактах, микрофлора кишечника несущественно, однако необратимо меняется».
Его бактерии останутся во мне навсегда, их восемьдесят миллионов, они будут размножаться, расти, соединяться с моими, производя неизвестно что.
Дэвис положил руку мне на плечо. Я увернулась, отпрянула. Воздуха не хватало, в глазах плясали точки. Все хорошо, ты уже целовалась с парнями раньше. Восемьдесят миллионов бактерий во мне навечно. Успокойся. Микрофлора необратимо изменится. Безумие. Нужно что-то предпринять. Пожалуйста. От этого есть средство. Умоляю. Бегом в ванную!
– Что-то не так?
– Эмм… ничего, – ответила я. – Мне просто нужно в туалет.
Я опять вытащила телефон, хотела перечитать статью, но справилась, выключила его и спрятала в карман. И все же нет, я должна проверить, что там: несущественно или умеренно. Я вновь достала телефон и стала читать. Несущественно. Ладно, это лучше. Однако необратимо. Вот дерьмо!
Меня тошнило, было гадко и стыдно. Я осознавала, как выгляжу. Мое сумасшествие – уже не причуда, не треснувшая подушечка пальца. И теперь уже я злилась на Дэвиса, как раньше – на Дейзи, на всех, кто становился мне близок.
Я замерзла, но все равно начала потеть. Пошла в дом, на ходу застегнув молнию куртки до самого подбородка. Бежать не хотелось, но тут каждая секунда дорога. Дэвис открыл мне заднюю дверь и показал, как пройти в гостевую ванную. Я закрыла дверь на защелку и прислонилась к тумбочке. Расстегнула куртку и пристально посмотрела на себя в зеркало. Сняла пластырь, расколола ногтем болячку, помыла руки и наклеила новый пластырь. Поискала в ящиках под ванной жидкость для полоскания рта, но там ее не нашлось, поэтому я просто хлебнула холодной воды и сплюнула.
Ну вот, все нормально? – спросила я сама себя и ответила: Еще раз, для верности. Снова прополоскала рот. Промокнула вспотевшее лицо туалетной бумагой и вышла в золотистый свет особняка.
Дэвис жестом пригласил меня сесть, обнял одной рукой. Я не хотела, чтобы ко мне приближались его микробы, но боялась показаться чокнутой и не стала отодвигаться.
– Все хорошо?
– Да. Просто слегка волнуюсь.
– Я сделал что-то не так? Не надо было…
– Нет, дело не в тебе.
– Говори, я не обижусь.
– Правда, не в тебе. Наверное, просто немного нервничаю из-за того, что мы целовались.
– Ладно, значит, пока никаких поцелуев. Нет проблем.
– Проблемы будут, – сказала я. – У меня возникают эти… мысленные спирали, и я не могу из них выбраться.
– Спираль сужается, и ты летишь внутрь.
– Да, так и есть… и легче не станет. Хочу тебя сразу предупредить.
