– Ладно, буду помалкивать на этот счет.
– Ты так зациклена на самой себе. Похоже, ни о ком другом и подумать не можешь. – Мне стало стыдно. – Прости, Холмси. Зря я это ляпнула. Просто иногда обидно. – Я молчала, и она продолжила: – Я не хотела сказать, что ты плохая подруга, ничего такого. Но ты немножко мучаешься и делаешь всем вокруг больно иногда.
– Сообщение доставлено, – отозвалась я.
– Не думай, что я такая сволочь.
– Я и не думаю.
– Но ты понимаешь, что я имею в виду?
– Да.
Мы еще час молча делали уроки, а потом Дейзи сообщила, что ей пора на ужин к родителям. Когда она встала, мы одновременно сказали «прости» и рассмеялись. В шесть пятьдесят две пришло сообщение от Дэвиса, и к тому моменту я уже почти забыла о размолвке.
Он: Я около твоего дома. Зайти?
Я: Нет, нет, нет, я сейчас.
Мама разгружала посудомоечную машину.
– Иду на ужин, – бросила я, схватила пальто и выскочила на улицу, пока она не начала меня расспрашивать.
– Привет, – сказал Дэвис, когда я села в машину.
– Привет.
– Ты ужинала?
– Я не голодная, но если хочешь, можем где-нибудь поесть.
– Нет, не хочу. – Он откинулся на спинку кресла. – Я, вообще-то, не люблю есть. Желудок слабый.
– У меня тоже, – сказала я, и тут мой телефон зазвонил. – Мама. Молчи. – Я провела по экрану пальцем, принимая вызов. – Да?
– Скажи водителю этого черного джипа, чтобы немедленно вернулся и зашел к нам.
– Ну мам!
– Дело дальше не пойдет, пока я с ним не встречусь.
– Ты его уже встречала. Когда нам с ним было по одиннадцать.
– Я – твоя мать, а он – твой… кем бы ни был, я хочу с ним поговорить.
– Хорошо, – сказала я и нажала отбой. – Нам… в общем, надо зайти, поговорить с мамой, если ты не против.
– Отлично.
Прозвучало как-то по-особенному – у него ведь больше не было мамы. Все мои знакомые чувствовали себя неуютно, обсуждая при мне отцов. Они волновались, как бы я не вспомнила, что папы нет, будто я могла об этом забыть.
Я никогда не замечала, какой маленький у меня дом, пока не увидела его глазами Дэвиса. Линолеум на кухне завернулся по углам, стены пошли трещинами, мебель старше меня, а книжные полки – разные.
Дэвис выглядел тут огромным и чужим. Я даже вспомнить не могла, когда в последний раз видела у нас в гостях парня. В Дэвисе, конечно, не шесть футов
[6] роста, но потолки при нем почему-то казались низкими. Мне стало стыдно за наши пыльные старые книги, стены, увешанные семейными фотографиями, а не картинами. Я понимала, что смущаться тут нечего, но все же чувствовала себя неуютно.
– Рад вас видеть, миссис Холмс, – сказал Дэвис и протянул руку маме.
Она его обняла. Мы сели за кухонный стол, за которым почти никогда не собиралось больше двух человек. Теперь создалось впечатление, что здесь очень тесно.
– Как дела, Дэвис? – спросила мама.
– Неплохо. Как вы, наверное, слышали, я теперь сирота, в некотором роде. Но все нормально. А вы как поживаете?
– Кто за тобой присматривает?
– И все, и никто, наверное. В смысле, у нас есть управляющая домом и юрист, который занимается финансовыми делами.
– Ты учишься в одиннадцатом классе, в «Аспен-Холле»?
Я закрыла глаза и мысленно умоляла ее не нападать на Дэвиса.
– Да, – ответил он.
– Аза – не какая-то девчонка с другого берега реки.
– Мама, – сказала я.
– Знаю, ты можешь получить все что угодно и сразу, а из-за этого человек начинает думать, будто ему принадлежит весь мир и люди – тоже. Но я надеюсь, ты понимаешь: у тебя нет права…
– Мам!
Я виновато взглянула на Дэвиса, однако он не заметил – смотрел на маму. Хотел что-то сказать, но осекся, потому что глаза наполнились слезами.
– Дэвис, что с тобой? – встревожилась она. Он снова попытался заговорить, но лишь всхлипнул. – Дэвис, прости, я не думала…
Он покраснел и проговорил:
– Извините.
Мама протянула к нему руку через стол, но остановилась.
– Просто не обижай мою девочку. Она у меня одна.
– Нам пора, – объявила я.
Мама и Дэвис продолжали смотреть друг на друга. Наконец она сказала:
– Домой к одиннадцати.
Я схватила Дэвиса за руку и потащила к выходу, бросив на маму гневный взгляд.
– Ты нормально? – спросила я, когда мы сели в «Эскаладу».
– Да, – тихо ответил он.
– Она просто слишком за меня волнуется.
– Я понимаю.
– Тебе нечего стесняться.
– Я и не стесняюсь.
– А что с тобой тогда?
– Трудно объяснить.
– У меня есть время послушать.
– Она неправа. Я не могу получить все что угодно и как только пожелаю.
– А чего тебе не хватает?
– Для начала, матери.
Он включил заднюю передачу и отъехал от дома.
Я не знала, как продолжить, поэтому лишь произнесла:
– Прости.
– Знаешь, как было у Йейтса во «Втором пришествии»? «У добрых сила правоты иссякла, а злые будто бы остервенились»?
[7]
– Да, мы его читали на занятиях по углубленной программе.
– Я думаю, что недостаток веры в собственную правоту – гораздо хуже. Потому что в этом случае тебя просто несет течением, понимаешь? Ты – всего лишь пузырек в прибое империи.
– Хорошо сказано.
– Стащил у Роберта Пенна Уоррена. Меткие фразы у меня всегда ворованные, потому что сила правоты иссякла.
Мы ехали через реку. С моста было видно Пиратский остров.
– А знаешь, твоей маме не все равно. Большинство взрослых внутри – пустые. Они пытаются наполнить себя выпивкой, или деньгами, или Богом, или славой, или чем-то еще, чему поклоняются. И все это разлагает их изнутри, пока не останется ничего, кроме тех самых денег, или выпивки, или Бога, в которых человек искал спасения. И мой отец такой же – на самом деле он исчез много лет назад, вот почему, наверное, меня не особенно зацепило. Я хочу, чтобы он вернулся, но уже слишко давно хочу. Взрослые думают, что они имеют силу, а в реальности наоборот – сила имеет их.
