– Ты часто пытаешься осмыслить свой опыт через метафоры, Аза. Демон внутри. Сознание ты называешь автобусом, тюрьмой, спиралью, водоворотом, или петлей, или даже… По-моему, ты однажды сравнила его с кругом, намалеванным от руки. Сравнение показалось мне интересным.
– Да.
– Одна из трудностей, связанных с болью – физической или психологической, – заключается в том, что мы можем приблизиться к ней только с помощью метафор. Ее нельзя представить, как мы представляем стол или тело. В каком-то смысле, боль – противоположность языка.
Она повернулась к компьютеру, пошевелила мышкой, чтобы вывести его из спящего режима, и щелкнула по файлу.
– Вот послушай, что писала Вирджиния Вулф: «В английском языке, который способен выразить мысли Гамлета и трагедию Лира, нет слов для озноба и головной боли. Когда самая обычная школьница влюбляется, к ее услугам Шекспир и Китс – они говорят за нее о чувствах; но попросите пациента описать головную боль, и слова тут будут бессильны». Мы настолько зависим от языка, что в каком-то смысле не можем и осознать того, для чего у нас нет названия. И тогда мы решаем, что оно не настоящее. Мы ссылаемся на него такими пространными терминами, как безумие или хроническая боль, – терминами, которые одновременно отвергают это явление и преуменьшают его. Хроническая боль никак не отражает мучительное, постоянное, неослабевающее и неизбежное страдание. А слово безумие даже отдаленно не передает того ужаса и тревоги, с которыми ты живешь. И точно так же эти термины не говорят об отваге, пример которой подают нам страдающие люди. Вот почему мне хотелось бы, чтобы ты описывала свое психическое состояние не словом чокнутая, а каким-то другим выражением.
– Да.
– Ты можешь назвать себя отважной?
Я поморщилась.
– Не заставляйте меня проходить эту терапию.
– Она тебе помогает.
– Я смелый воин в моей внутренней битве за Вальхаллу, – ответила я с каменным лицом.
Доктор Сингх почти улыбнулась.
– Давай обсудим вот какой план: ты будешь принимать лекарство каждый день.
Она заговорила о том, когда мне пить таблетки, утром или вечером, и как мы попробуем прекратить их прием и начать другие, но сделать это нужно в менее напряженный период, например, на летних каникулах, и так далее.
Тем временем у меня кольнуло в животе. Наверное, просто разыгрались нервы. Однако и заражение клостридиями выглядит точно так же – у тебя болит живот, потому что в нем поселилось несколько вредных бактерий, а потом кишечник разрушается, и через семьдесят два часа ты погибаешь.
Нужно почитать про тот случай с женщиной, страдавшей от боли. Но достать телефон нельзя, доктор Сингх рассердится. И все-таки имелись у той пациентки хоть какие-то другие симптомы или все, как у меня? Снова колет. У нее повышалась температура? Черт. Началось. Ты потеешь. Доктор все видит. Может, признаться? Она ведь врач. Наверное, лучше рассказать.
– Живот побаливает.
– Клостридий у тебя нет.
Я кивнула, сглотнув, и тихо добавила:
– Но вы же этого не знаете.
– Аза, у тебя диарея?
– Нет.
– Ты в последнее время принимала антибиотики?
– Нет.
– Недавно лежала в больнице?
– Нет.
– Клостридий у тебя нет.
Я кивнула, но она не была гастроэнтерологом. В любом случае, о клостридиях я знала больше. Почти тридцать процентов погибших заразились ими не в больницах, и более чем у двадцати процентов не было диареи. Доктор Сингх продолжила говорить о лекарствах, но пока я вполуха слушала ее, меня начало тошнить. Кишечник заболел уже по-настоящему, его крутило, будто бы триллионы бактерий освобождали место для новых гостей, которые разорвут меня изнутри.
Пот лился градом. Ну почему нельзя почитать о той женщине? Доктор Сингх заметила, что со мной происходит.
– Сделаем наше упражнение?
И мы начали его делать – глубокий вдох и медленный выдох, чтобы пламя свечи дрожало, но не гасло.
Доктор велела приехать через десять дней. По времени следующего визита к врачу можно определить степень моего сумасшествия. В прошлом году, бывало, меня отпускали на восемь недель. Теперь не получается и двух.
Пока я шла к Гарольду, прочитала отчет. У женщины действительно была температура. Я приказала себе расслабиться и, наверное, даже успокоилась, только ненадолго. Дома я снова услышала внутренний шепоток, что с животом, определенно, не все в порядке, ведь грызущая боль не утихла.
Тебе от этого не спастись, думаю я.
Твои мысли от тебя не зависят, думаю я.
Ты умираешь, в тебе жуки, они прогрызут твою кожу, думаю я.
Я думаю, думаю, думаю.
Глава 9
Но у меня была и вполне нормальная жизнь. Она продолжалась. Навязчивые мысли пропадали на часы или дни, и я помнила, что однажды сказала мама: твое «сейчас» – это не твое «навсегда». Я ходила в школу, получала хорошие оценки, писала сочинения, разговаривала с мамой после обеда, ужинала, смотрела телевизор, читала. Я не всегда застревала в себе или своих «Я». Я была не только лишь чокнутой.
Перед свиданием я целых два часа думала, что надеть. Сентябрь кончался. Погода стояла ясная, прохладная и вполне подходящая для пальто, платья с длинными рукавами и колготок. С другой стороны, не хотелось, чтобы выглядело, будто я специально нарядилась, поэтому я написала Дейзи. Это не помогло: она ответила, что придет в вечернем платье, и я была не уверена, дурачится она или нет.
В конце концов я надела свои любимые джинсы, куртку с капюшоном, а под нее – подарок Дейзи, сиреневую футболку, на которой Хан Соло обнимал Чубакку.
Еще полчаса я красилась и смывала косметику. Обычно я этим не увлекалась, но сегодня нервничала, а макияж иногда работает, как защита.
– Ты глаза подвела? – спросила мама, когда я вышла из своей комнаты.
Она просматривала счета, разложив их по всему кофейному столику. Ручка в ее пальцах замерла над чековой книжкой.
– Немножко, – ответила я. – Что, очень странно выглядит?
– Просто по-другому, – сказала мама, не сумев скрыть неодобрение. – Куда идешь?
– В «Эплби» с Дейзи, Дэвисом и Майклом. Вернусь к двенадцати.
– Это свидание?
– Ужин.
– Ты встречаешься с Дэвисом Пикетом?
– Мы с ним ужинаем в одном ресторане в одно и то же время. Это не свадьба.
Она указала на место рядом с собой на диване.
– Мне нужно приехать к семи, – сказала я.
Мама снова указала на диван. Я села, и она обняла меня одной рукой.
