Винцент поехал в Еманжелинск – хмурый городок в Челябинской области, именем своим напоминающий об имажинизме. Там устроился в местную газету. Через год поехал в Москву и поступил в Литературный институт. Опала не помешала поступлению, даже тогдашняя система не могла контролировать всех неотступно. В Литинституте учился Коля Рубцов, с которым часто пили. Как-то принесли вместе стихи в газету, их отвергли и долго отчитывали начинающих поэтов.
Стихи Винцента были все более мистичные и загадочные.
Зачем на родине своей
Болеют люди ностальгией
И жест, в котором жест ветвей,
Сильней, чем жесты остальные?
И там, где звезды, надо мной
Летает тень моя в смятенье.
И потому освобожденье
Есть возвращение домой.
Он бросил Литинститут, потому что стало скучно. Он и так все знал, чему учили. Бросив, уехал в город Качканар и записался на всесоюзную стройку бетонщиком.
Вновь работал в еманжелинской газете. Ночью, зимой, ехал из деревни, куда отправлялся за репортажем, машина остановилась. И вдруг среди снегов и тьмы внутренний голос ясно и твердо сказал: «Возвращайся в Москву».
Прилетел в Москву и легко поступил в иняз. С детства способный к языкам, он свободно владел английским.
На последнем курсе случилось его знакомство с Аней, писательской дочкой из Лаврушинского переулка, моей мамой. Им было по двадцать три. Красивая пара: легкая, стройная, темноглазая и скуластый, высокий, светлоглазый. Они воспринимали мир интуитивно, но выводы делали страстные, категоричные. Он посвящал ей стихи о любви и смерти:
Прощения и нежности пора.
И ты, моя любимая, с утра
У озера выходишь на поляну.
Прохладно от пылающей воды,
И листья на поляне, как следы
Всех маленьких детей, умерших рано.
И где-то – будто нет ее нигде —
Весь день поет в кустах прибрежных птица.
И свет идет по медленной воде,
В которую лицо твое глядится…
Они поженились, одновременно уверовали в Бога и крестились в один день. В крещении Винцент получил имя Александр. О том, как уверовали, подробно писать не стану. Все случилось через мистическое потрясение, их изменившее навсегда, – увидели реальность потусторонних сил.
Вскоре после крещения ему приснилось, что он заглядывает в щель в подполе, и там, в глухом чаду пожара, бабушка Лукерья – при жизни жесткая и властная, в голодную пору спрятавшая от домашних хлеб, превратившийся в труху, – тянется и молит одними губами: «Пить!» – и он понимает: это просьба о молитве. А она добавляет: «Здесь со мной еще Нифонт».
Проснулся с колотящимся сердцем и в темноте записал на клочке бумаги незнакомое и непонятное: «Нифонт». Он никогда не слышал такое имя, не менее экзотичное, чем его собственное. Утром обнаружил в святцах и с тех пор всегда поминает рядом: «Лукерью, Нифонта…»
Поначалу он сомневался, надо ли носить крест и ходить в храм, ведь это внешнее. Слова пришли снова во сне: «Крестик – это колокольчик, по которому пастырь находит свою овцу». Проснулся, нащупал на тумбочке горячую, как нагретую на огне, крохотку, нацепил на шею, бросился в ближний храм, где гремела ночная пасхальная служба…
Веру почти все не понимали.
– Молодой человек, я узнаю ваш тип, – благожелательно говорил режиссер Сергей Герасимов, дядя жены. – Это тип идеалиста!
– Но ведь хотя бы ромашка больше всего кинематографа…
– Согласен.
Он окончил иняз, и теперь по распределению отправляли на несколько лет в Алжир – переводчиком. Незадолго до отлета вызвали в КГБ. «Зачем вам эта поездка? Поезжайте в Англию, во Францию. В творческую командировку. Давайте сотрудничать». Отказался. Не пустили даже в Алжир. «Вы понимаете, что вам не быть больше, чем школьным учителем?» – «Меня это устраивает».
А потом он работал вне штата в Министерстве культуры. Вместе с иностранными музыкантами и художниками ездил по всему Союзу. «О, Винцент!» – оживлялись французы. С певицей Жаклин Франсуа чуть не погибли в ташкентском землетрясении. Землю корежило, и рушились домики, пока самолет был в воздухе. Пришлось садиться в другом городе. Путешествовал с дирижером Полем Паре. Тот дружил с Марком Шагалом и в Ленинграде пришел в гости к сестре художника. Проводив дирижера до квартиры, Винцент поклонился и ушел вопреки всем предписаниям. Чтобы им не мешать и не выглядеть соглядатаем.
Он был переводчиком на обеде Паре и министра культуры Фурцевой.
– Почему посадили Синявского? – спросил дирижер.
– Пусть сидит, где сидит. Да и Данилай пускай… Им полезно!
В это же время Винцент был переводчиком стихов. Например, американских поэтов. До сих пор в книгах Каммингса на русском некоторые стихи – в переводах Шаргунова.
Вся в зеленом, моя любимая отправилась на прогулку
на большой золотистой лошади в серебряный рассвет,
четыре длинные собаки летели низко, и улыбаясь,
сердце мое упало мертвое впереди.
Или:
Весна подобна быть может
руке в окне
осторожно взад и вперед
передвигая Новые и
Старые вещи, в то время как
люди глядят осторожно,
передвигая, быть может, кусочек цветка сюда, перемещая
воздух немного туда и
ничего не разбив.
В Министерстве культуры предложили вступить в партию, чтобы войти в штат, – «или увольняйтесь». Он не согласился и наконец-то стал обычным школьным учителем. В московской английской спецшколе преподавал язык и западную литературу. Читал старшеклассникам Библию на английском, и они не доносили, а любили учителя-оригинала. И не прекращал заниматься книжными переводами. И ходил в церковь. Был алтарником, чтецом… А однажды подал документы в семинарию.
Поехал в Загорск, в лавру. В электричке обнаружил, что надел ботинки разного цвета, так спешил…
В 1978 году он был рукоположен в священники, перестал писать и переводить стихи и полностью посвятил себя церкви.
Его сразу попытались взять в отдел внешних церковных сношений: «Нам нужны хорошие, хорошие!» – сказал зазывавший. Но он предпочел просто служение. Стал одним из священников в храме Всех скорбящих радости на Большой Ордынке. Однажды подступил человек из органов и сказал: «Нас интересуют только иностранцы. Они же приходят сюда. Вы не могли бы нас держать в курсе?» Батюшка парировал: «У вас же ничего не делается без приказа, правильно? Вот и у нас ничего не бывает без благословения. Я не могу заключать с вами тайной сделки. Сначала я должен взять благословение у правящего архиерея». Вербовщик отступил, смешавшись.
На самом деле в это время отец Александр уже был подпольщиком. В Рязанской области в избе хранился печатный станок. Там несколько верных чад печатали жития святых. Книги отец Александр распространял среди верующих.
