14 марта 2014 г.
Сегодня нас посещал священник. Проходя по коридору, он стучался в комнаты со своей обычной застывшей и счастливой улыбкой и безмятежным видом. Как заметила одна из девушек, у него все в порядке, он бывает здесь только один час в неделю, это не мешает ему, черт побери, быть счастливым. Я сторонюсь его, держу дистанцию, потому что не в состоянии посмотреть ему в глаза. Я не хочу слышать его добрые слова, ловить его понимающие взгляды, которых я отнюдь не заслуживаю. Его богу известно, что я совершила. Я думаю о том, куда я попаду после смерти. Когда я была ребенком, я часто размышляла о том, куда попал Дэнни. Лежа в кровати, я пыталась вообразить, как может исчезнуть твердое тело. Потом, когда я смотрела на его кровать, я грустила и смущалась от того, что он больше никогда не воспользуется ею. С одной стороны, мне хотелось, чтобы мама и папа выбросили из дома все его вещи, тогда мне не пришлось бы думать о том, как он исчез, а с другой – хотелось, чтобы все так и осталось навсегда, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как сидеть на его одеяле и смотреть на его аккуратно стоящие на полке книги, которых касались его руки.
Я прошла через тот этап, когда я представляла его сидящим на облаке вместе с дедушкой Максвеллом и кроликом Флосси, все, кого мы потеряли, сидели вместе на мягкой белой подушке, делясь друг с другом воспоминаниями и глядя на нас сверху, как на крохотных муравьев. Я представляла, как они взрывают рождественские хлопушки. Однажды я поняла, что все это ерунда. Нет никаких умерших родственников, сидящих на облаках, они просто свалились бы оттуда.
Грэм Торнтон был самым умным мальчиком в нашей школе, и он сказал мне, что Царствия Небесного не существует и что все покойники похожи на мертвые растения, только тяжелее. Он сказал, что все на свете увядает, умирает и возвращается в землю. Я долго думала об этом, и наконец мне стало понятно: мы – как растения, но тяжелее и умнее, чем они. Но я все еще размышляла о той искре, которая была в Дэнни, о том, благодаря чему он не был похож на других, о том, что было внутри него, наверное, о его душе. Куда все это делось? Я представляла его душу как легкий туман, как дымку, опускающуюся на тех, кто любил его. Это объяснило бы, почему мама и папа и все мы, любившие его, все еще ощущаем его близость, ведь в нас поселилась частичка его самого.
Теперь я повзрослела, и у меня появилось время все обдумать, и я действительно много размышляю об этом. Я прошла почти весь круг до конца. Помню, когда я была маленькой, я спрашивала отца: «Как ты думаешь, папа? Ты веришь, что есть Царствие Небесное?» Вздохнув, он говорил: «Ох, вот так вопрос. Верю ли я, что есть Царствие Небесное?» Помню, как он поднимал глаза к небу, как будто бы мог там найти ответ. «Думаю, что я не знаю ответа, Джесс, – шепотом говорил он, – но если у нас есть хотя бы один шанс, малейший шанс на то, чтобы снова увидеться с теми, кого мы любили, я готов не делать поспешных выводов». Я знаю, что те, кто уже умер, не сидят на облаках, но я думаю, что, возможно, они на Небесах. Я надеюсь, что они на Небесах. Иногда, сидя в своей комнатке, я рисую тех, кого любила, сидящими на облаках. Я всегда сажаю Мэттью посередине. Своего ребенка, свою чудесную малышку я рисую в образе ангела с замысловатыми перистыми крыльями. Я надеюсь, что однажды мы все встретимся на Небесах. Я надеюсь и от всего сердца молю, чтобы это было правдой.
12
Джессика очнулась от мигания люминесцентных ламп на потолке и их раздражительного жужжания. Ненадолго открыв глаза, она снова закрыла их. Она понимала, что ей нужно сконцентрироваться, не закрывать веки, но это было трудно. Искушение снова погрузиться в сон было слишком велико. Она достаточно долго не закрывала глаз и осознала, что находится в другой, более просторной палате. Язык прилип к пересохшему небу, и каждая частичка ее тела болела. У нее ломило кости, а мышцы были словно раздавлены. Она боялась пошевелиться.
Глядя на потолок, она заметила, что он чистый – никаких признаков Италии или штата Техас. Она нащупала пальцами холодные простыни. Мысли путались, она чувствовала слабость. Она дернула больничную ночную рубашку, которая была надета на ней, ее хлопчатобумажная фактура не понравилась ей, и она забеспокоилась: куда делась ее собственная ночнушка. Медленно повернув голову направо, она с разочарованием увидела, что она одна, Мэттью нигде не было видно.
Жалюзи на окне были закрыты, но по тишине, царившей в больнице, и приглушенному свету она поняла, что сейчас ночь. Как это могло быть? Сколько времени прошло? Когда они приехали, было раннее утро. Ребенок. Это слово вспыхнуло в ее памяти, и туман начал рассеиваться. Конечно! Она приехала сюда рожать. Что случилось? Положив ладонь на живот, она ощутила, что он под рубашкой мягкий, как вата, и поняла, что она родила, но где же теперь ее ребенок?
Опершись на руки, Джессика чуть-чуть приподнялась и села, несмотря на резкие боли в животе и боль с тыльной стороны правой руки, внезапно возникшую после того, как она согнула введенную в нее канюлю. Она просидела несколько минут, прежде чем поняла, что к ней подведена трубка, извивавшаяся сбоку от матраса и спускавшаяся на пол. Катетер. Она не понимала, что произошло, но интуиция подсказывала ей, что случилось что-то плохое. Осторожно опустившись на кровать, Джессика лежала очень тихо, закрыв глаза. Она плакала, стараясь проанализировать беспорядочные мысли. Что произошло? Где Мэттью? И, самое главное, выжил ли ее ребенок?
– Мэтт… – позвала она в полутьме слабым голосом. – Мэтт… – Тьма поглотила все ее чувства, и она погрузилась в глубокий сон.
Несколько часов спустя она услышала голос Мэттью, он был тихим и успокаивающим.
– Привет.
Его слова прозвучали откуда-то справа. Открыв глаза, она сначала посмотрела на потолок, а потом медленно повернула голову туда, где сидел ее муж.
– Привет, любовь моя. Как ты себя чувствуешь? – прошептал он.
– Мэтт…
– Все нормально, Джесс. Я здесь.
– Я не… – Ее голос хрипел, вырываясь из саднящего горла. Джессика подняла руку, которая показалась ей странно тяжелой, когда она провела пальцами по шее.
– Тебе, наверное, тяжело, Джесс. Они вставили тебе трубку в горло, чтобы было легче дышать. Через день-другой это пройдет. Не беспокойся. Ни о чем не беспокойся. Все идет просто отлично.
Я не знаю, что происходит. Я в больнице. Я страдаю. Когда я приехала сюда, я смеялась, я приехала, чтобы родить ребенка… ребенка… я родила ребенка?
– Ребенок, – спросила она дребезжащим голосом сквозь пересохшие губы и опять закрыла глаза.
– Да, Джесс. Ребенок, – ответил он, задыхаясь от эмоций.
– Где? – с трудом проговорила она, хотя ей хотелось сказать намного больше.
– Она здесь. Прямо здесь. У нас прекрасная девочка, и она просто совершенство! – Мэттью поднялся и медленно наклонился вперед.
Джессика смотрела из-под отяжелевших век. Он держал в руках белый сверток, в центре которого виднелось маленькое расплющенное розовое личико. Джессика улыбнулась и медленно заморгала веками. Моя малышка! Моя прекрасная, прекрасная девочка!
