В недавно построенном здании из красного кирпича, напоминающем скорее спортзал, чем храм, шла служба. Или какой-то религиозный музыкальный вечер. Десятка три людей, русских и тувинцев, взявшись за руки и слегка покачиваясь, пели нарочито тонкими, кроткими голосами:
Радость, радость непрестанна,
Будем радостны всегда,
Луч отрады, Богом данный,
Не погаснет никогда-а!
Андрею сразу сделалось и хорошо, и противно, и одна часть его словно превратилась в якорь, а другая рванулась прочь. И тут же прилетела обратно, притянутая неким арканом.
Он прислонился к стене, стал наблюдать за поющими, за Станиславом Андреевичем, который в белой рясе или как это у них называется, с металлическим крестом на груди, словно бы дирижировал этим хором, но не руками, а глазами, всем телом.
Люди выглядели смиренными и счастливыми в своем смирении. Они никому не сделают зла, никого не обманут. Но такие ли они за стенами этого здания? И если действительно остаются смиренными, то как выживают в мире, где обманывают, грабят, бьют?
Андрей мотнул головой, отгоняя философские, без четких ответов вопросы. Не за этим пришел, ему вообще все это по барабану. Главное – найти работу.
«А теперь, братья и сестры во Христе, – сказал Станислав Андреевич, – материальное служение. Ведь, к сожалению, не только духовным жив человек, плоть его. И чтобы нам было где собираться в такие ненастные вечера, как сегодня, нужна теплая крыша над головой, свет, вода для чая. За все это мы должны платить мзду… Пожалуйста, братья и сестры».
Маленький, худенький, явно чем-то больной юноша взял со стола медный поднос и стал обходить людей. Те клали деньги. Не особенно, кажется, много, но никто не отказывался, не увиливал. Юноша дошел до Андрея.
«Да я…» – но объяснять, что он здесь по другому делу, он не член их… как ее… общины, стало неловко, и Андрей, нащупав в кармане пуховика мелочь, сгреб ее, осторожно, чтоб не звенела, положил на поднос.
И сразу за этим раздался голос Сейфулина-старшего:
«Спасибо! Спасибо всем. А теперь – чай, наши любимые сдобы и шанежки».
Люди засуетились, стали вынимать из сумок и пакетов еду. Станислав Андреевич подошел к Андрею.
«Очень рад видеть, – протянул руку. – Ринат постоянно интересуется, появлялся ли ты. Какие проблемы?»
Андрей стал объяснять, что прежняя работа накрылась, все очень сложно, женился на той девушке, с какой был в первый раз, и вот не может ничего найти, нахлебником становится…
«Ясно-ясно, – перебил Сейфулин-старший. – Печатать фотографии возьмешься? Конечно, обучим, но ничего особенно сложного на самом деле. Зарплата приемлемая, возможны премии, надбавки, если будут большие заказы. В общем, никто не жалуется…»
Андрей кивал.
«Я очень рад. – Станислав Андреевич протянул руку для нового рукопожатия. – Только вот что, и это, Андрюша, непременное условие, – десять процентов зарплаты каждого идет в нашу общину».
Счастья от обретения работы слегка поубавилось, но спорить он не стал. Что ж, еще в школе читал про церковную десятину. Это не так уж и много.
«Да, согласен».
«Прекрасно. Завтра в девять утра встречаемся в Доме быта. Знаешь там салон фотопечати? Ну вот. Будем учить. А сейчас – приглашаю на чай. У нас очень душевные чаепития».
Андрей вежливо, ссылаясь на дела, на жену, отказался. В третий раз пожав Сейфулину-старшему руку, пятясь, вышел на улицу.
Мертвый морозище, который в Кызыле определяют словом «дубак», коловший его всю дорогу сюда, показался теперь не таким уж сильным. Тем более почти сразу к остановке подъехал автобус нужного, пятнадцатого маршрута…
Работа действительно оказалась несложной. В довольно просторном салоне в Доме быта стояли аппараты для проявки пленки и печати фотографий. Андрей после первых недель ученичества и неофитского рвения стал приезжать не к положенным девяти часам утра, а к десяти-одиннадцати. Его уже ждали конверты с проявленными пленками – быть проявщиком ему пока не доверяли, – на конвертах отмечено, какие кадры нужно распечатать.
По всему городу и в поселке-спутнике Каа-Хеме у Станислава Андреевича имелось штук двадцать пунктов приема пленок и редких тогда цифровых носителей, но аппаратов для печати было всего три – в Доме быта, в районе, называвшемся Восток, и в торговом центре «Агрокомплекс» на Горе, вокруг которого стояли кварталы девятиэтажек и жила треть населения города. В остальных местах пленки лишь принимали, оформляли и свозили к аппаратам.
Иногда возникали запарки, и Андрей чувствовал себя биороботом на каком-нибудь штамповочном конвейере. Но в основном работа не напрягала, дело шло без спешки, под чаёк. Девушки-приемщицы были молодые и скромные, из тех, кто участвовал тогда в службе, похожей на музыкальный вечер.
Почти каждый раз по пути из института заглядывала Женечка. Румяная с мороза, улыбающаяся до ушей, белозубая. Поначалу ее появление освещало для Андрея не только их огороженный фанерными листами салон, но и его самого изнутри. И он непроизвольно так же улыбался ей. Хотелось взять ее на руки и унести в укромное место…
Но каждый раз Женечка начинала грузить какой-нибудь информацией, сообщала, что сегодня вечером они идут туда-то или туда-то, встречаются с теми-то, что к ним домой придут те-то.
Чуть ли не все вечера оказывались чем-нибудь заняты. Самый щадящий для Андрея вариант – совместный просмотр фильма. Это он вообще-то любил; полулежание рядом на диване напоминало ему дни с Ольгой. Но Женечка ставила диски с такими фильмами, от которых начинал кипеть мозг. Пресловутый артхаус…
Как-то раз она вбежала в Дом быта, светясь сильней, чем обычно. И Андрея – он отметил это – продрал ужас. Может, именно в тот момент он впервые захотел, чтобы она не появлялась, исчезла. Нечто большее, чем секундное раздражение.
«Приветик! – щебетнула. – Как дела?»
«Арбайте», – сказал Андрей, хотя в тот момент просто стоял, прислонившись к шкафу.
«Слушай, сегодня такой сейшен намечается! Группа “Гам”. Панки из Минусинска».
Андрей не сдержался, скривился:
«Жень, я хотел дома спокойно… Устал».
«Ну ты чего? – затормошила она. – Это вообще ребята клевые. Наши, кстати, кызылчане. Поет у них Чучалин, интересный парень, я его еще в Доме пионеров слышала, когда на гитаре училась играть».
Фамилия Чучалин показалась Андрею знакомой. Вслед за фамилией пришло имя.
«А его не Игорь зовут?»
«Игорь, да. – Женечка удивилась. – А ты его знаешь разве?»
Вспомнился институт, в котором тыщу лет не бывал, после пар – посиделки под банку беспенного пива, в которых участвовал первокурсник Игорь Чучалин, то стращавший армейской службой, то вспоминавший о ней с тоской. Потом Игорь перестал появляться в их компании, а вскоре Андрей взял академ.
