И по-крупному. Мало того, что Буршик, будучи убежденным социал-демократом, отказался разменять свои убеждения на суливший ему карьерный взлет билет члена КПЧ и, можно сказать, сбежал из советской академии, так еще на выборах 1946 года он выставил свою кандидатуру в парламент по Остравскому краю — от социал-демократической партии! Что, разумеется, вызвало гнев коммунистов: «Герой Советского Союза — и против программы коммунистической партии?!» Потому и «ходили ко мне тогда агитаторы, убеждая вступить в коммунистическую партию… Одного из таких мне трижды пришлось буквально вышвыривать из своей квартиры». В свое время Буршику это припомнят. А пока он — заместитель по боевой подготовке командира 1-й танковой бригады, дислоцированной в городе Высоке-Мито. В сентябре 1946 года его перевели в город Моравска-Тршебова с явным понижением — командиром танкового батальона. В 1947 году он развелся, влюбился в 19-летнюю девушку Надю, и они сыграли свадьбу. И новое назначение: заместитель командира 12-й танковой бригады в городе Оломоуц. В политику вроде бы уже не лезет, отдавая свободное от службы время семье и футболу. Но и в чинах больше уже не растет — все еще штаб-капитан (štábní kapitán, можно перевести и как «штабс-капитан», и как «штабной капитан»: это офицерское звание в чехословацкой армии было промежуточным между капитаном и майором, его упразднят в 1953 году). Против дальнейшего продвижения Буршика и его повышения в звании категорически возражала военная контрразведка и лично тов. Райцин.
Затем настал февраль 1948 года — коммунистический переворот, осуществленный при «нейтралитете» армии. Генерал Свобода, в полном согласии с пожеланиями своих московских патронов, заявил тогда президенту Бенешу, что армия не вмешается во внутренние политические дела, «не пойдет против народа» и, главное, не допустит антикоммунистического сопротивления. Впрочем, реально армией тогда управлял главный армейский чекист Райцин — все приказы проходили только через него.
В том же 1948 году генерал Свобода открыто вступил в коммунистическую партию, тогда же началось и «освежение кадров»: тотальная зачистка офицерского и генеральского корпуса чехословацкой армии от всех «неблагонадежных» и подозрительных. Из армии сразу же выкинули около 2300 офицеров, затем начались так называемые акции «Д»: аресты всех офицеров, уволенных из армии в соответствии с так называемым законом № 321 по охране республики. С последующими средневековыми пытками, казнями и заключением в тюрьмы и лагеря. Одних лишь «исправительных» концлагерей тогда в Чехословакии открыли около двух тысяч. Тот же 1937-й, разве лишь с чехословацкой спецификой. Но рецепты абсолютно те же, как и методы, плюс советские чекисты-советники с их «братской помощью». Начали сразу весьма круто, но пока с тех военных, кто ранее служил в армии, подчинявшейся во время войны эмигрантскому правительству в Лондоне. В феврале 1948 года из армии был уволен весьма влиятельный генерал Гелиодор Пика, заместитель начальника Генерального штаба. Именно через него советские разведслужбы в свое время — на рубеже 1939/1940 годов — установили тайные контакты с чехословацким правительством в изгнании, хотя для всех советско-германские отношения выглядели тогда почти как союзнические. Именно генерал Пика возглавлял группу чехословацких разведчиков, по приглашению Кремля тайно посетивших СССР еще в апреле 1941 года. Генерал Пика затем и возглавил официальную военную миссию в СССР, осуществлял через нее связь своего правительства с Москвой, отвечал за координацию усилий чехословацких разведслужб с советскими, вытащил из советских лагерей тысячи чехословацких граждан, попутно собрав огромную информацию о системе ГУЛАГа. В общем, «он слишком много знал», и в начале мая 1948 года его арестовали, обвинив сразу во всем: в государственной измене, работе на английскую разведку, диверсионной деятельности против чехословацкой армии в СССР во время войны, нанесении ущерба интересам СССР. Летом 1948 года некий советский дипломат Михаил Хазанов, встретившись с руководством чехословацких спецслужб, заявил, что «вопрос с уголовным делом против генерала Пики должен быть решен безотлагательно. Пика ни в коем случае не должен оказаться на свободе и на Западе». Далее все по известному и типичному советскому сценарию: показательный процесс, смертный приговор. Генерала повесили во дворе Пльзеньской тюрьмы на рассвете 21 июня 1949 года. Бедржих Райцин, повышенный уже до звания бригадного генерала, предельно откровенно сказал своим подчиненным, что физической ликвидации генерала потребовали «советские органы», поскольку тот «слишком много знал о работе советской разведки». Это к вопросу о том, какая атмосфера воцарилась после февраля 1948 года в Чехословакии. Спасая свои жизни, из страны начинают массово бежать офицеры и генералы, да и не только они. В январе 1949 года сотрудница чехословацкого МВД информировала своих советских «коллег», что «сейчас есть дни, когда из Чехословакии… убегают за границу 20–30 человек». Осенью того же года чехословацкие чекисты с грустью информировали советских «дипломатов», что «продолжается бегство из Чехословакии реакционных элементов за границу», лишь в августе 1949 года «бежало через чехословацко-австрийскую границу 107 человек, в сентябре около 100» и, что обидно, «больше всего бежало за границу рабочих, в основном молодежи». Поэтому и планируется на всей границе «сделать проволочные заграждения и отдельные участки заминировать», что и будет «наиболее эффективным препятствием к бегству за границу чехословацких реакционных элементов».
Но вернемся к нашим героям. После февраля 1948 года Буршик вновь понижен в должности до командира батальона, а 11 ноября 1949 года за ним пришли. Из его ареста учинили целый спектакль. Утром того дня в его квартире раздался звонок, и знакомый штаб-капитан, правда, почему-то в штатском, вручил телеграмму с приказом: штаб-капитану Буршику надлежит срочно прибыть в Прагу, в Министерство народной обороны. «Штаб-капитан был сама любезность: „Вы можете воспользоваться моими услугами. У меня в наличии служебный автомобиль …я также имею приказ вас отвезти…“». От Остравы ехать практически через всю страну, по пути сделали остановку в Границе-на-Мораве, пообедали, запили обед отборным пльзеньским пивом. Офицер в штатском не отходил ни на шаг, что насторожило Буршика, когда же тот еще и сопроводил его до писсуара, «мое подозрение стало стопроцентным». Добрались до Праги уже к вечеру, и офицер предложил Буршику переночевать в меблированных комнатах, чтобы явиться в министерство уже с утра. Но вместо комнат въехали в большие железные ворота, немедленно затворившиеся за ними. Сопровождавший Буршика офицер тут же выскочил, левой рукой выхватил из кармана ордер на арест, а правой — пистолет, наставив его на Буршика. Машину окружили офицеры и подофицеры (унтер-офицеры) военной контрразведки, нацелив на Героя Советского Союза пистолеты и автоматы. Все, что успел Буршик, так это лишь выкрикнуть: «Вы хуже, чем гестаповские паразиты!» Сорвали мундир, Золотую Звезду Героя и советские ордена — их Буршик носил постоянно вместе с планками чехословацких наград. Раздели догола, обыскали, посадили в промороженную камеру… Так как нигде официально о его аресте не сообщалось, то в книжных лавочках тогда же продолжали продавать фотографии героя, а в центре Праги, на одной из самых оживленных улиц — Водичковой — еще долго висел огромный портрет Буршика в форме и со всеми регалиями, с текстом: «Один из тех, кто отвоевал нашу независимость!» А оркестры все так же продолжали исполнять сочиненный в его славу «Буршиков поход»…
