То, что это не художественный вымысел, подтвердил в своих «показаниях»-мемуарах Павел Судоплатов: «К возмездию против немецкого командования под руководством М. Маклярского мы готовили и актерский ансамбль во главе со „Свистуном“ — Николаем Хохловым, позднее ставшим перебежчиком. Планировалось, что Хохлов вместе с группой акробатов, выступая перед немецкими высшими офицерами, во время эстрадного номера — жонглирования — должны были забросать их гранатами». В другой версии своих воспоминаний тот же Судоплатов поведал, что «у нас, между прочим, была одна очень интересная боевая группа из четырех человек. Один — артист-свистун (специалист по художественному свисту). Другая — женщина-жонглер. Она жонглировала боевыми гранатами, закамуфлированными под… небольшие поленья. Представляете? Идет концерт, скажем, в немецком офицерском собрании. На сцене изящно жонглирует своими „полешками“ дама. И вдруг эти „дрова“ летят в публику… Этот номер придумал Маклярский». Да уж, номер высшей цирковой категории: чекисты-диверсанты, выступающие перед Гитлером в цирке (московском!) и жонглирующие там гранатами — под художественный свист и аплодисменты свиты фюрера. Это, кстати, красочно показывает, сколь примитивно-убогое представление о системе охраны вождей рейха имела хваленая чекистская разведка! Не говоря уже про шаблонность мышления: руководство Лубянки всерьез полагало, что немцы обязательно проведут в Москве «парад Победы», на котором непременно будет Гитлер, до которого запросто можно будет дотянуться. Лишь после войны советская разведка узнала, что появление в советской столице, равно как и проведение там каких-либо торжеств, в планы Гитлера никогда не входило.
Не менее примечателен оказался и подход к организации нелегальных радиоточек. Одну из них разместили в подвале кукольного театра Образцова, который тогда был на площади Маяковского. Точнее, это был еще не театр, а долгострой, в подвале которого и разместили рацию. По версии Судоплатова, «строительная незавершенка была вообще идеальным прикрытием: траншеи, подвалы — черт ногу сломит, а знающий человек в этих катакомбах как дома. Обычно мы размещали там наши нелегальные резидентуры». Но теперь представьте себе, как это выглядело бы в реальности: центр оккупированного города, всюду немецкие патрули — и вдруг кто-то у них на глазах юркает в руины незавершенной стройки, на ночь или комендантский час глядя? С учетом отменной постановки патрульной службы у немцев говорить здесь просто не о чем, тем паче блокировать руины и взять там рацию с радистом проще, чем в жилом квартале. Такая вот конспирация.
У Хохлова можно почерпнуть и массу других подробностей подготовки будущих боевиков. Так, его группу снабдили запасом продуктов, но при этом сало засунули в один мешок с сахаром, «сахар, наколотый большими серыми обломками, лежал внизу. На него были набросаны пласты сала. Кристаллы соли осыпались вниз, сахарная пудра поднялась вверх. …Нас торжественно наградили в октябрьские дни соленым сахаром и сладким салом». Еще подпольщикам вручили два чемодана, набитых пистолетами, гранатами, пачками патронов и взрывчаткой, предложив самим дотащить их через весь город до квартиры: «Идите боковыми улицами, старайтесь обходить патрули, чтоб вас не поймали с этим делом». Про патрули сказано не просто так: если бы патруль задержал ребят с этим добром, в полном соответствии с действовавшими приказами их просто расстреляли бы на месте. Отдельная песня — как учили обращаться с оружием и взрывчаткой: «Вдруг Нинин пистолет сам собой исправился, хлопнул выстрел, и пуля, пробив рукав Сергеева пиджака, шлепнулась в самый центр мишени», «Тася… широко размахнувшись, бросила гранату прямо себе под ноги. — В щель! — рявкнул Егор и, схватив девушек в охапку, швырнул их в траншею. Все отделались легким испугом». С обучением конспирации дело обстояло не лучше, разве лишь порой к артистам-боевикам приходил некий «дядя Петя», учивший, «как по международным правилам следует надевать пальто и завязывать галстук, обращаться со столовыми приборами, составлять меню обедов и ужинов, рассаживать гостей, подавать к соответствующим блюдам соответствующие вина». 15 октября 1941 года капитан госбезопасности Михаил Маклярский, отвечавший за подготовку группы Хохлова, нарушив все писанные и неписанные нормы конспирации, среди бела дня вызвал всю четверку для дачи последних ЦУ прямо в здание центрального аппарата НКВД на Лубянке: «Но что же, — поднял Михаил Борисович на нас глаза. — что я могу вам, ребята, сказать? Ничего хорошего… Москву оставляем… Немецкие танки на окраинах города. Держитесь и помните, что вы будете защищать… Не горячитесь. Ждите связи и указаний. Но и сами не плошайте. …Помните все, чему мы вас учили. Увидимся в подполье. …Постарайтесь сначала войти прочно в доверие к немцам…». Джеймс Бонд отдыхает…
«Нам не пришлось встретиться с Михаилом Борисовичем в подполье, — вспоминал Хохлов. — Это было счастьем и для Москвы, и для нас — четырех артистов эстрады, наскоро приспособленных к разведке». Их легенда затрещала по швам сразу же: «Держались мы, конечно, всегда вместе и вели себя в соответствии с вызубренными правилами конспирации», но «наш таинственный и, в сущности, подозрительный вид был быстро подмечен острыми глазами» столичной художественно-артистической тусовки. Когда в декабре 1941 года стало ясно, что столицу не сдадут, Маклярский принял от боевиков-эстрадников ранее выданный им «оперативный фонд». Подсчитав оставшиеся деньги, «он схватился за голову и спросил убитым голосом:
— Куда же вы ухнули такую массу денег?
— Расходы по конспирации, Михаил Борисович, — почтительно ответили мы.
— По к-о-н-с-п-и-р-а-ц-и-и? — расхохотался Михаил Борисович. — Это вы-то — конспираторы? Да вся Москва знала, что вы связаны с разведкой! Ваше счастье, что немцы до Москвы не дошли. Болтались бы вы все четверо в первые же двадцать четыре часа на ближайшем фонаре».
«Цирк Маклярского»
Так ведь повезло не только собственно эстрадно-боевой группе «Свистуны», но и самому Маклярскому, как и вообще всему несостоявшемуся «подполью». Хохлов не без горькой иронии назвал свою подпольную ячейку «эстрадно-боевой группой», задействованной в «артистически-разведывательных планах НКВД СССР», автором же создания этой, опять по выражению Хохлова, «артистическо-разведывательной бригады» был как раз Маклярский: самое время поведать о нем.
Михаил (настоящее имя Исидор) Маклярский обрел известность уже после войны, но не как сотрудник диверсионно-террористического ведомства Павла Судоплатова, а как один из авторов сценария фильма «Подвиг разведчика». В официозных биографиях его и поныне заносят в разряд разведчиков, именуя даже дипломированным юристом с университетским образованием. Однако никаким разведчиком Маклярский сроду не был, да и образование у него неоконченное среднее. Родился он в Одессе в ноябре 1909 года, в семье портного. Казенные биографы утверждали, что с 1924 года Маклярский якобы служил в погранвойсках и даже воевал с басмачами, но с реальными документами эта версия столкновения не выдерживает: все это выдумка, ни в каких погранвойсках Маклярский не служил, да и не мог — в 1924 году ему было лишь 14 лет! Будущий создатель «артистическо-диверсионных бригад» обитал тогда в родной Одессе, где после окончания семи классов работал то в кустарных мастерских учеником-переплетчиком и электриком, то служил курьером библиотеки клуба «Роза Люксембург», учился в одесской профтехшколе «Металл» № 2 и совпартшколе, а с апреля по сентябрь 1926 года числился учеником на Одесской таможне. С октября 1926 года по июнь 1927 года он и вовсе безработный, официально зарегистрированный на Одесской бирже труда. Но в том же году безработного товарища вдруг взяли в ОГПУ — делопроизводителем ИНФО ГПУ Туркменской ССР. ИНФО — информационный отдел, одно из самых крупных и основных структурных подразделений ОГПУ, ведавшее огромным аппаратом осведомителей и «освещавшее» настроения населения. Проще говоря, аппарат слежки за своими же согражданами и вербовки стукачей. На сей ниве наш персонаж был замечен старшими товарищами и взят ими в центральный аппарат. Но не в разведку, как безосновательно утверждает ряд источников, а в Особый отдел, надзиравший за красноармейцами, краснофлотцами и красными командирами. Из-за этого перевода Маклярскому, видимо, и не удалось закончить юридический факультет Среднеазиатского университета, где он успел заочно отучиться лишь два курса (позже Маклярский сделал еще одну попытку получить высшее образование: поступил на 1-й курс химико-технологического факультета Института хозяйственников — были такие ведомственные учебные заведения, но в июле 1940 года все эти институты упразднили). Летом 1936 года карьера Маклярского делает неожиданный зигзаг: его отправляют в самую натуральную ссылку в ГУЛАГ, служивший отстойником для проштрафившихся чекистов — в Дмитлаг НКВД, строивший канал Москва — Волга. В Дмитлаге он был назначен начальником отделения 3-го отдела Дмитлага: курировать агентурно-осведомительную сеть среди заключенных, вербовать новых стукачей, бдеть за «антисоветскими проявлениями» в зоне и «лепить» новые дела, чаще расстрельные, чем наш персонаж успешно и занимался почти год. Но после торжественного открытия канала Москва — Волга весь руководящий состав Дмитлага был арестован: чекистов каналстроя обвинили в подготовке переворота… силами заключенных, из которых они якобы формировали боевые отряды! Так что в мае 1937 года пришли и за Маклярским, но затем последовало необъяснимое: всех его начальников расстреляли, а его в августе 1937 года… выпустили. Почти год он затем болтался в подвешенном состоянии: под подозрением и без должности. Затем восстановлен в органах и отправлен в тот же отстойник — начальником отделения «стукаческого» третьего отдела, но уже центрального аппарата ГУЛАГ НКВД. Но в феврале 1939 года его вновь вычистили из НКВД! Чтобы опять востребовать уже в сентябре 1939 года. Биографы утверждают, что он служил в Управлении погранвойск (УПВ) НКВД, но это вранье: не в УПВ, а в только что созданном Управлении по делам военнопленных и интернированных (УПВИ) НКВД, где был назначен начальником отдела учета и регистрации военнопленных. Красная армия как раз вторглась в Польшу, пленных было много, новая структура остро нуждалась в специалистах-тюремщиках, и кадровым источником для УПВИ стал ГУЛАГ НКВД, у сотрудников которого имелся богатый опыт работы с заключенными. Спустя год Маклярский переведен в ГУГБ НКВД — во Второй отдел (борьба «с антисоветскими элементами») старшим оперуполномоченным 4-го отделения, где в его компетенции была «агентурная разработка по антисоветским политпартиям», а также «тюркско-татарско-монгольским» и кавказским «контрреволюционерам». Затем он замначальника 1-го отделения 3-го отдела 3-го управления НКГБ — это уже «антисоветские формирования среди академической, технической, сельскохозяйственной, медицинской, педагогической и юридической интеллигенции». С 13 августа 1941 года Маклярский — начальник 1-го отделения 2-го отдела 3-го управления НКВД СССР и по-прежнему борется не с немцами, а с «антисоветскими формированиями» среди творческой интеллигенции и молодежи. Лишь в октябре 1941 года его перевели в «контору» Судоплатова. До той поры в его биографии не было ни грана героики, а лишь работа со стукачами и фабрикация дел о происках «врагов народа». И вот такому опереточному персонажу поручают организацию террористического подполья? Так ведь больше, как оказалось, и некому: все профессионалы сгинули в молохе репрессий, только такие шуты и остались. Потому и не стоит удивляться, что из подполья Маклярский и сотворил натуральное шапито — с жонглированием гранатами-поленьями, засахаренным салом и рацией в кукольном театре. В конце концов, ведь сценарий подполья один в один был взят именно из материалов тех липовых дел, в которых «враги народа», строя козни против вождей партии и правительства, тоже жонглировали булавами со взрывчаткой. Когда пачками лепишь дела о мифических заговорах, немудрено уверовать в них и самому…
