Тем же временем вождь народов приказал «в кратчайший срок ликвидировать недооценку радиосвязи», обязав командиров и комиссаров «под личную ответственность… немедленно обеспечить полное использование радиосредств для управления войсками с обязательным соблюдением секретности передач», «безусловно обеспечить каждую дивизию и армию двумя радиостанциями» и «разгрузить шифрорганы… от массы второстепенных документов». Еще т. Сталин «в целях усиления политической работы среди связистов» приказал назначить во все части и подразделения связи «квалифицированных и проверенных политработников и комиссаров»: а что, мехлисы вместо раций — тоже интересно…
Глава 17. Обращение не по инстанции
Майор-артиллерист пишет товарищу Хрущеву
22 июля 1941 года командир 244-го артиллерийского полка майор Геккер и военный комиссар этого же полка батальонный комиссар Михайлик скрепили своими подписями весьма необычный документ на имя члена Военного совета Юго-Западного фронта Никиты Хрущева. 27 июля документ зарегистрирован за № 0053 строевой частью 244-го артполка. Необычность его в том, что комполка и его военком обратились мало того что не в свою «епархию» — Военный совет фронта, так еще и минуя свое прямое и непосредственное начальство, через головы командования 58-й горнострелковой дивизии (в состав которой входил 244-й артполк), 13-го стрелкового корпуса и 12-й армии. Грубейшее нарушение всех уставных норм и канонов, да еще и в военное время! Вот только наказывать было некого: судя по пометам, бумага попала на стол высокого начальства, когда уже не было в живых его авторов, да и самого полка уже не было.
Уставную форму документа определить сложно: это не донесение, не рапорт, не заявление, не доклад, не отчет — нечто вроде набора жалоб на «ряд безобразных явлений» первого месяца войны: нет и не было бронебойных снарядов, шрапнели, мин, отсутствуют средства ПВО, полки дивизии изначально укомплектованы едва ли наполовину, но им выделялась полоса обороны не менее 10 километров, «что в основном приводило к прорыву фронта противником». Службы тыла работают отвратно, снабжение — никакое; «свою пехоту противник всегда сопровождал бронемашинами и танками, артогонь корректируется самолетом» — у нас ничего этого нет и в помине, и от бойцов часто можно было слышать: «Ну, что, у нас винтовки, а у них танки». Стоит ли удивляться, что «пехота мало устойчива в обороне <…> маскировка и окапывание не подготавливается <…> начсостав в этих вопросах не требователен…». И, что должно было быть самым неприятным для таких «политрабочих», как Никита Сергеевич: «То, что делается в районах боевых действий партийно-советскими и общественными организациями, не соответствует лозунгу отечественной войны: власти и партийные организации за 5–10 дней до вступления противника на их территорию удирают, и никакая политическая и агитационная работа среди населения не ведется, и они, дезорганизованные, собираются вокруг рай— и сельмагов для их разграбления при первой возможности…». И вместо постскриптума почти крик души: «Обращаемся не по инстанции по той причине, что, несмотря на доклады, положение не изменяется, и потому, что уверены в том, что эти вопросы не все известны Военсовету. Доносим для принятия соответствующих мер на будущее».
Если разобраться, так было по всему советско-германскому фронту. Но чем объяснить, что этот крик души отчаявшегося фронтовика адресован инстанции не командно-штабной, а сугубо политической? Да еще для майора-комполка поистине запредельной: Хрущев не «просто» член Военного совета целого фронта, но «по совместительству» еще первый секретарь ЦК КП(б) Украины и, подумайте на секунду, член Политбюро ЦК ВКП(б)! Не говоря уже о том, что все эти вопросы «пошлой» тактики точно не по его части, а бронебойных снарядов (как шрапнели и зениток) он дать не мог. Главное, такой документ и близко не мог попасть в Военный совет фронта, минуя соответствующие канцелярии нижестоящих инстанций: война — войной, а бюрократия по расписанию, ведь не с почтовым же голубем ушел документ с грифом «сов. секретно»!
Документы пишут конкретные люди — с конкретными целями и в конкретных обстоятельствах. Позволю себе усомниться, что инициатором был сам комполка: майор Зиновий Львович Геккер — член партии с 1919 года, в кадрах Красной армии с 1920 года, успешно прошел все партийные чистки, уцелел во время «большого террора». Так что границы дозволенного — уставами, писанными и неписанными нормами служебной субординации и партийной дисциплины — знал назубок. Подвигнуть майора на такое, помимо отчаянного положения, могло еще и недвусмысленное предложение той самой «верхней» инстанции: а напиши, майор, нам на бумаге все то, что рассказал… У инстанции могли быть свои резоны, несколько отличные от майорских и даже «слегка» шкурные. Фронт рушится на глазах, зреют новые немецкие котлы, а уж что тов. Сталин во гневе спросит по полной и с виноватых, и с непричастных, товарищи из Военного совета фронта знали отменно: аккурат 22 июля 1941 года вместе с группой генералов своего штаба был расстрелян бывший командующий Западным фронтом генерал армии Павлов. Посему на «черный день» небесполезно было бы обзавестись подборкой документов, красноречиво говорящей, что Военный совет Юго-Западного фронта все время держал руку на пульсе, своевременно реагируя. Хотя, быть может, все действительно проще: майору и его военкому терять уже было нечего…
Слишком уж скоро наступил тот черный день. Развернув наступление на Умань, немецкие части еще 21 июля вышли в тылы сразу двум армиям фронта, 6-й и 12-й, начав замыкать кольцо окружения. 23 июля 12-я армия начала отход на восток, но было уже поздно. Когда армия была уже практически в окружении, ее… передали в состав Южного фронта. В конце июля ее остатки были разгромлены в урочище Зеленая Брама, что возле села Подвысокое. Всего тогда в окружение под Уманью попали 20 дивизий, в плен к немцам попали командующие обеих армий, 6-й и 12-й, командиры четырех корпусов и двух дивизий — всего восемь генералов. Погибли командиры трех дивизий и корпуса. В числе прочих была полностью уничтожена и та самая 58-я горнострелковая дивизия, в составе которой был 244-й артполк майора Геккера. Сам комдив, генерал-майор Николай Прошкин, попал в плен 6 августа 1941 года при попытке прорыва из окружения, в январе 1942 года он умер от тифа в лагере для военнопленных. А вот майор Зиновий Геккер — 1902 года рождения, уроженец города Берислав Николаевской области (ныне это райцентр в Херсонской области) — пропал без вести в конце июля — начале августа 1941 года. Безусловно, погиб: уж можно не сомневаться, какая его могла ожидать участь, попади он к немцам. Тогда же и там же пропал без вести и батальонный комиссар Ефим Петрович Михайлик, военком 244-го артполка… А всего тогда в сражении под Уманью в окружение попало, по разным оценкам, от 65 до 100 тысяч наших солдат и командиров. Мало кто из них выжил в концлагере, получившем наименование «уманская яма»… Зато 3 августа 1941 года, если верить помете на документе, Военный совет Юго-Западного фронта «наконец» узнал, что «штаты не соответствовали действительному состоянию» и у артиллеристов не было бронебойных снарядов и кончились мины…
Глава 18. «Удар прошел успешно… Но выявлен ряд недостатков»
Первые советские бомбардировки Берлина: как Сталин пожал плоды того, что он натворил с авиацией в предвоенные годы
