Но вскоре выяснилось, что все прекрасно сохранилось, и высшее руководство КПСС об этом было прекрасно осведомлено. О чем свидетельствовали материалы «Пакета № 1», в прочтении которых расписались все генсеки от Хрущева до Горбачева. В пакете были подлинники докладной записки Берии — предложение о ликвидации польских пленных, выписка из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) — та самая директива о расстреле; записка председателя КГБ при Совете министров СССР А. Н. Шелепина от 3 марта 1959 года — сведения о расстреле по решению Политбюро 21 857 польских граждан и предложение: уничтожить материалы по операции, поскольку они «не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности»…
Пуля в затылок — труп на транспортер
Один из ярых поборников сталинской версии, польский публицист Ромуальд Святек, писал: «Я поверю, что ответственность за Катынь должен нести Сталин, а не Гитлер, только в том случае, если могилы польских заключенных из Осташкова и Старобельска будут найдены в окрестностях Калинина или Харькова». Как раз там расстрелянных пленных и нашли — близ тверского села Медное и в 6-м квартале лесопарковой зоны Харькова. Когда расследованием занялась Главная военная прокуратура, нашли даже исполнителей-палачей, давших показания. Каратели-ветераны показали и места захоронения расстрелянных.
«В 1990 году прокуратура Харьковской области возбудила уголовное дело по факту обнаружения массовых захоронений советских граждан в дачном поселке Управления КГБ, — рассказывал Анатолий Яблоков. — А прокуратура Калининской области возбудила дело по факту исчезновения в мае 1940 года польских военнопленных из Осташковского лагеря НКВД. Генеральная прокуратура СССР объединила оба этих дела, поручив их Главной военной прокуратуре (ГВП). Я тогда служил в Управлении по реабилитации жертв политических репрессий ГВП СССР и, пока меня не включили в следственную группу, о расстреле поляков вообще не знал. Поручение было четким: установить, что именно случилось, выявив лиц, причастных к этому. Начали мы с работы в архивах. Собственно, на основе архивных материалов и выяснили главное: что предшествовало исчезновению поляков, откуда, как и куда их везли, кому передавали. По документам установили и причастных, выявили и допросили некоторых из них. К 1991 году мы уже имели представление, что, собственно, произошло в 1940-м. Затем провели частичные эксгумации. Одновременно наша группа провела экспертизу материалов расследования в Катынском лесу — и международной комиссии, работавшей в 1943 году под присмотром немцев, и советской комиссии Бурденко. Мы пришли к выводу, что обе они были несвободны от политических установок. Работе же комиссии Бурденко и вовсе предшествовала настоящая спецоперация по фальсификации улик. Сразу после освобождения Смоленска там работала спецгруппа генерала госбезопасности Леонида Райхмана. Его люди несколько месяцев готовили лжесвидетелей и фабриковали улики, которые должны были доказать, что польских пленных уничтожили немцы. На огромном массиве документов мы абсолютно точно установили: польские пленные, обнаруженные в Катынском лесу, возле Харькова и близ Медного, расстреляны весной 1940 года сотрудниками НКВД. Выявили имена-должности организаторов и исполнителей, установили, как это происходило технически. Все это не было самодеятельностью: пленных уничтожили по приказу высшей инстанции. Какой? Помню, как ответил на этот вопрос бывший начальник Калининского УНКВД Токарев: „Выше Политбюро у нас не имеется никаких инстанций. Только седьмое небо“».
Генерал-майор Дмитрий Токарев (ему на момент допроса было почти 90 лет), как вспоминает Анатолий Яблоков, показания дал исчерпывающие: «Говорил просто артистично, память изумительна. И в словах его сквозило явное сожаление, переживание и, быть может, даже раскаяние о содеянном, хотя лично он в расстрелах, видимо, не участвовал. Но точно понимал, что совершается преступление».
В марте 1940 года Токарева неожиданно вызвали в Москву вместе с заместителем и комендантом, по поводу чего они даже шутили: вот, едем, мол, со своим комендантом — именно коменданты ведь исполняли смертные приговоры. Поведал Токарев, как на совещании у Кобулова, одного из самых доверенных сотрудников Берии, представители трех областных УНКВД получили инструктаж о расстреле. Как почти месяц готовились к приему пленных, как в Калинин из Москвы для прибыла группа высоких чинов: начальник Главного транспортного управления НКВД комиссар госбезопасности 3-го ранга С. Р. Мильштейн, его заместитель — старший майор госбезопасности H. И. Синегубов, начальник штаба конвойных войск комбриг М. С. Кривенко и начальник комендантского отдела Административно-хозяйственного управления НКВД майор госбезопасности В. М. Блохин. Василий Блохин — главный палач НКВД, «рекордсмен»: считают, что за годы своей «работы» он лично расстрелял от 10 000 до 50 000 человек! Мог самолично «исполнить» 200 человек за день…
Пленных доставляли в Калинин из Осташкова по железной дороге партиями. «Строго по именному списку, — уточняла в Медном Елена Образцова. — Не по головам, абстрактные 100–200 или 300 человек, а конкретных людей, сверяя все по документам». Размещали в камерах внутренней тюрьмы УНКВД. Которую, как показал Токарев, специально под эту операцию освободили от своих арестованных, перебросив их в другую тюрьму. Процедура была такой: поляков поодиночке вели в «красный уголок», сверяли фамилию, имя, год рождения, надевали наручники. Затем, показал Токарев, «вводили в камеру и стреляли в затылок. Вот и все». В подвале установили транспортер, на который сбрасывали убитого. Транспортер подавал тело в окно, во двор, там расстрелянных грузили в машины, кузова накрывали брезентом и везли трупы в Медное. Там уже ждал ров, выкопанный экскаваторами. Тела сваливали в ямы и засыпали. Кузова от крови отмывали ежедневно, брезентовые полотнища после завершения операции Блохин приказал водителям сжечь. После каждой ночи Токарев сообщал заместителю наркома Меркулову: по такому-то наряду исполнено (т. е. расстреляно) столько-то.
Токарев вспомнил, как в первый день расстрелов к нему в кабинет зашел Блохин и сказал: «Ну, пойдем». «Мы пошли. И тут я увидел весь этот ужас… Блохин натянул свою специальную одежду: коричневую кожаную кепку, длинный кожаный коричневый фартук, кожаные коричневые перчатки с крагами выше локтей. На меня это произвело огромное впечатление — я увидел палача!» Токаревское описание Блохина детально соответствует тому, которое со ссылкой на ветеранов НКВД привел в своей книге Теодор Гладков: «В швейной мастерской административно-хозяйственного управления НКВД Блохину сшили по его заказу длинный, до самого пола, широкий кожаный фартук, кожаный картуз и кожаные перчатки с раструбами — чтобы не забрызгивать кровью одежду». В первую ночь расстреляли 343 человека, заканчивали при восходе солнца, торопились. И Блохин приказал больше 250 не привозить. «Как же вы справились?» — изумился военный прокурор. «Да вот так и справились», — вздохнул Токарев. Для облегчения трудоемкого процесса московские товарищи привезли с собой в чемоданах партию немецких 7,65-мм пистолетов марки «вальтер».
Сталинский «вальтер»
Главный аргумент ревнителей замшелой сталинской версии — немецкое оружие. В Катынском рву действительно найдены гильзы немецкого производства, под «браунинговские» пистолетные патроны калибра 7,65 мм, реже — 6,35 мм. Тут и восклицают: чекисты не могли использовать иностранные оружие и патроны, у них были табельные револьверы «наган» и пистолеты «ТТ»! Импортное оружие в СССР тогда якобы было редчайшей экзотикой. Утверждающие так — дремучие дилетанты или откровенные лжецы. Полковник юстиции Анатолий Яблоков вспоминает: «Когда мы изучали архивные материалы, то часто натыкались на документы: у того сотрудника НКВД „вальтер“, у этого, другого. У самого Токарева, кстати, тоже был „вальтер“».
