– Ужин… Ужин ооооо… стынет… – задыхалась я, когда он переворачивал меня на живот, сжимая мертвой хваткой хрупкую шею.
– Больно?
– Плевать… Хорошо… Лучше всего на свете…
Да. Заниматься с ним любовью было лучше всего на свете. Ломать с ним мебель, мять постельное белье, впиваться короткими ногтями в мускулистую спину, слышать мощные удары сердца, улетать на другую планету, произносить его имя, целовать его пальцы, чувствовать его запах, тонуть в его ледяных глазах, желать только его, хотеть только его, быть только с ним… Лучше всего на свете. Лучше полетов и самолетов, лучше тысячи путешествий и любой разновидности счастья, лучше панорамных видов Вегаса и разбивающихся о скалы океанических волн, лучше Сан-Марко в Венеции и сотен взлетающих голубей, лучше звука детского смеха и голоса Андреа Бочелли, лучше зарождающихся на небе звезд, лучше всех гранд-каньонов мира, лучше объятий Франции, лучше Норт-Дам де Пари.
В себя мы пришли часа через полтора, когда Фуншал встретил очередную полночь и приберег до утра яркие краски Мадейры. Уснули церковные колокола, идеально круглая луна следила за поведением океана, а мы лежали поперек кровати, воруя друг у друга колотящиеся сердца. Дженнаро неотрывно на меня смотрел, думая о чем-то закрытом и мне недоступном. Он был совсем близко, но так далеко, что в какой-то момент я содрогнулась от всепоглощающего болезненного чувства. Это было чувство потери. Оно пробрало меня до такой степени, что мне немедленно захотелось от него избавиться.
– Я разгадала ваш коварный замысел, – с натяжкой улыбнулась я.
– Какой замысел? – Он провел ладонью по моим влажным волосам.
– После ночи в тоннеле вы постоянно занимаетесь со мной любовью… Специально. Чтобы меня отвлечь и чтобы я больше не задавала вам надоедливых вопросов.
– Мадемуазель, в ваших словах есть доля правды. Я специально занимаюсь с вами любовью, потому что мне это доставляет удовольствие. Я бы сказал, что дохожу до пика.
Я рассмеялась, потихоньку простившись с нахлынувшими на меня неприятными ощущениями.
– Активный у нас ужин получился. Столько калорий сожгли… Но боюсь, что помидоры черри…
– …завяли? – Прозвучал над ухом любимый смех.
– Все может быть… Ведь я же их мыла… То есть готовила. Хотите попробовать?
– У меня другие планы.
– Вам нужно уезжать? – Я в момент утратила запал энтузиазма.
– Merrrd… – неожиданно сказал Дженнаро, отводя от меня взгляд.
– Что? Что не так?
– Твои глаза. Я не могу их видеть, когда ты… когда тебе… – Он не мог подобрать точное слово.
– Когда мне «что», Дженнаро?
– Забудь. У меня для тебя сюрприз. Я же обещал необычное свидание…
«Когда мне больно. Вот правильное слово. И я не могу забыть. Потому что мне больно каждый раз, когда я с тобой расстаюсь. Каждый раз, когда думаю, что больше тебя не увижу. Каждый раз. И ты это знаешь», – подумала я, но произнесла вслух совсем другое:
– Какой сюрприз? Я думала, что оригинальность свидания заключалась в том, что я буду поражать ваш криминальный талант своим кулинарным.
– Одевайся. Свидание только начинается.
* * *
– Вы что это придумали? – спросила я, когда Дженнаро помогал мне спускаться по лестнице. – Зачем нам с собой тарелка с едой, бокалы и бутылка? Хотите устроить полуночный пикник на пляже?
– Мадемуазель, наберитесь терпения. Через пять минут вы все узнаете.
Шагнув из подъезда на проезжую часть, я повернула в сторону церкви – к ближайшему месту, где можно было припарковать машину. Дженнаро потянул меня за руку, тонко намекая на то, что с маршрутом я прогадала.
– Мы разве не к машине идем? – прошептала я, не желая беспокоить царившую вокруг тишину.
– Нет, она нам не нужна.
– Как же здесь тихо…
Не отпуская мою руку, Дженнаро перевел меня через дорогу и остановился на узком тротуарчике, прилегающем к стенам музея «Frederico de Freitas».
– Мадемуазель… Вы можете пообещать мне одну вещь? – Дженнаро тоже перешел на шепот, подражая шпионам Эшториля.
– Да, могу. Наверное…
– Вы обещаете, что в течение ближайших пяти минут вы не произнесете ни слова?
– Хорошо. Только объясните мне, почему…
– Вы помните, о чем просили меня в тоннеле?
– Чтобы вы меня научили воровским трюкам и всему, что с этим связано.
– Учить я вас не буду, но кое-что покажу.
– Даааа?
От неожиданности я почти вскрикнула и чуть не уронила бесценное ассорти, над которым так долго трудилась.
– Тише…
– Простите… Простите… Так, а что грабить-то будем?
– Музей.
– Вы с ума сошли? Этот музей? «Frederico de Freitas»?
– Тише, я сказал… – Его строгий взгляд выкачал из меня весь кислород. – Будете мне помогать?
– Конечно!
– Мадемуазель, слушайте внимательно: пока я буду разбираться с замком, смотрите по сторонам. Свет фар, машина, люди… Если вас что-то насторожит, подайте мне знак.
– Какой?
Я смотрела на него обезумевшими глазами, вцепившись пальцами в блюдо с нелепым ужином.
– Любой, мадемуазель, любой.
– Ладно. А что дальше?
– Я вскрываю замок, отключаю сигнализацию, а дальше – выбор за нами. Понятно?
– Более чем.
– Тогда вперед. – Он указал пальцем в направлении направо.
– Так вход служебный с левой стороны, – растерянно прошептала я.
– Мадемуазель, не обижайте меня. Через служебный было бы совсем скучно.
– Господи… Вы что, через центральный собрались входить? Там же наверняка камеры…
– Вы мне доверяете?
– Вообще? В принципе?
Мне показалось, что лучше все-таки прояснить нюансы.
– Сейчас, – серьезно сказал Дженнаро.
– Нет! – выпалила я. – То есть да! Конечно, да.
– Тогда вперед.
Проскользнув через высокие кованые ворота, мы прошли метров двадцать по знакомой мне мозаичной дорожке, выходящей на площадь дома-музея Фредерико де Фрейтаса. Вокруг не было ни души, но сердце бомбило левый отдел грудной клетки с таким неистовством, что этот бой вполне мог перебудить всех соседей. Прежде чем приступить к замку на тяжелой двери, Дженнаро вручил мне винные атрибуты и жестом показал смотреть по сторонам. Я повернулась к нему спиной, внимательно всматриваясь в темноту и спуск под крутым углом, где, как на картинке, замирали автомобили в светлое время суток. Надо же… А ведь с этой дороги все и началось… Здесь он впервые меня забирал на своем «Rolls Royce» цвета глубин океана. Здесь у меня впервые подкосились колени, когда он произнес душераздирающее, пропитанное Францией и достоинством «Mademoiselle…». Здесь, совсем рядом, я растворилась в мягкой мандариновой коже и покорившей меня мужской бескомпромиссности. Здесь…
