– Тогда не будьте вором. Воруйте, но не попадайтесь. Я буду называть вас специалистом по перемещению материальных активов. Из одного места в другое, из одного места в другое…
– Потрясающий ребенок, – рассмеялся Дженнаро. – Мой любимый ребенок…
– Вот и научите меня! Заберите с собой! Куда угодно! Вы же сами говорили, что у меня талант, когда я случайно завела нас в то темное помещение в музее Дали…
Я старательно размазывала по лицу слезы и сажу.
– Мадемуазель, вы меня тогда поразили. Я не шучу. Я даже немного растерялся. Но мир, который вы с такой страстью описываете, лишен романтики. И в большинстве случаев заканчивают все плюс-минус одинаково.
– Все мы закончим одинаково. И без плюс-минус. Научите меня!
– Как вы себе это представляете? Я буду учить вас взламывать сейфы, открывать замки и отключать сигнализацию? Вы считаете это подходящим, увлекательным занятием?
– Конечно! – воскликнула я, продолжая гнуть свою линию. – Вы все это умеете, да?
– Да.
– Как вы это делаете? Хочу знать все-все-все!
– Не верю своим глазам… Боялся оттолкнуть правдой… Как я делаю «что»?
– Ну, например, замки и сигнализация.
– Любой замок можно открыть, если знать, как он устроен. Для начала нужно научиться его разбирать и собирать. То же самое с сигнализацией. Зная тип и разновидность, можно отключить любую. Предлагаю на этом окончить курс обучения.
– Вы что? Какой там окончить?! А как быть с отмычками для замков? Вы их покупаете?
– Некоторые можно купить. Но я предпочитал делать их сам. Мадемуазель…
Он до последнего сдерживал улыбку, но проиграл. Слишком уж у меня горели глаза.
– А сейфы? Они же разные по сложности?
– Восемь степеней сложности.
– И вы можете открыть любой?
– Да.
– И сколько это по времени?
– Что именно?
– Научиться.
– Если есть талант и чутье, то лет семь. Что вы так смотрите? Вы что, уже подсчитываете в уме, к какому возрасту вы научитесь? С кем я связался…
– А долго по времени вскрывать? Час? Три?
– То, что дольше пяти минут, я считаю уже нервной работой, – терпеливо ответил Дженнаро.
– С ума сойти… А если не получается вскрыть, что делать?
– Брать в руки отбойный молоток и долбить до потери сознания, – расхохотался он, явно вспомнив какую-то историю из прошлого.
– А было такое, что не смогли открыть?
– Было. Точнее, мы так и не узнали, смогли мы открыть или нет.
– Это как?
– Не могли открыть, вывезли сейф в поле и выстрелили по нему из гранатомета.
– И?.. – Я окончательно перестала дышать.
– Не смогли найти сейф. Его унесло на луну. Все, хватит вопросов, иначе тебя не остановить.
Я только собиралась возразить, как где-то впереди нас раздался шум. По всей видимости, обвалился камень или груда камней. В глаза больно ударил утренний свет, от которого я спряталась, используя в качестве укрытия плечо Дженнаро.
– Ну вот и все. Еще немного, и мы на свободе, – произнес он, отгораживая воскресшее утро тыльной стороной ладони.
– Синьор Инганнаморте… – Предвкушение дневного света и человеческого глотка воздуха вызывали состояние эйфории. – Перед тем как мы отсюда выберемся… Я хочу, чтобы вы знали… Я очень хочу помочь вам разобраться с картинами. Хочу узнать, что произошло с остальными. Хочу быть частью любого мира. Слышите, любого, при условии, что в нем есть вы. Хочу у вас учиться, рисковать, да хоть брать с вами банки и чистить музеи. Как человек, который безумно влюблен в жизнь и свободу, я никогда не скажу вам: «Пожалуйста, бросьте все, остановитесь, останьтесь со мной». Не скажу, потому что если бы мне сказали бросить писать, я бы послала любого и каждого, даже если бы любила.
– Джулия, вот именно. Как человек, влюбленный в жизнь и свободу, ты должна жить и наслаждаться свободой, а не думать о том, как скоро ее потеряешь.
– Но вы ведь так живете…
– Но это не значит, что ты должна так жить. Для меня это азарт – адреналин, без которого я не могу.
– Но что, если это мой выбор? Что, если я готова рискнуть?
– Это ничего не меняет, потому что я давно сделал свой. В том, что ты готова рискнуть, я даже не сомневаюсь, но я просто не дам тебе такой возможности, чтобы потом об этом не жалеть.
– Вы не можете выбирать за меня… Решать за меня.
– За тебя – нет, а за себя и за нас – да.
Я готова была возражать бесконечно, сопротивляться, уговаривать, приводить тысячи сильных и слабых аргументов. Я чувствовала, что ровно в тот момент, как мы выберемся из тоннеля, у меня не останется шанса. Все больше и больше света, все ближе и ближе к жизни, все дальше и дальше от огня. Еще чуть-чуть, и я его потеряю. Наверное, навсегда. За спиной дым, пожар, страх и смерть, впереди – надежда, неизвестность и жизнь без него. Странное ощущение: заезжать в тоннель с одним человеком, выезжать из него совершенно с другим, но при этом любить еще сильнее и всем сердцем желать, чтобы кошмар не заканчивался.
* * *
Солнечный свет может быть разным: теплым, желанным, необходимым, безразличным. По мере того как перед нами расширялась пропускающая первые лучи дыра, я все чаще ловила себя на мысли, что его ненавижу. Хочу, жажду, боготворю, но ненавижу. Каждый блик, каждая резь в глазах отдаляли меня от человека, который находился рядом. Это происходило на интуитивном уровне, на уровне подсознания, в подкорке мозга, на грани разрыва сердца. Из-за тотальной усталости я неконтролируемо засыпала на любимом плече, а Дженнаро все гладил и гладил меня по запутавшимся вконец волосам. Соприкоснувшись с сажей и водой, они превратились в хаотичные, пропитанные дымом кудри, которые вряд ли бы очаровали нормального мужчину.
– Джулия, девочка, я на секунду… – произнес он полушепотом, плавно освобождая свое плечо и бережно отодвигая меня на пассажирское сиденье.
– Хотите убрать Пикассо из салона? Перед тем как на нас с помощью набросятся португальцы? Вот удивятся…
– Спи.
– Синьор Инганнаморте…
– Что? – ответил он через какое-то время, вернувшись в машину и переложив мою задурманенную голову к себе на колени.
– Вы знаете, что хранить Пикассо в багажнике – это кощунство?
– Спи… – Он не смог сдержать смех.
– А вы знаете, что Пикассо еще в детстве любил рисовать лапки голубя? А я даже не подумала об этом… Это ведь было в книге, которую вы мне вернули в Женеве… А может, и в другой книге… Или я это придумала…
– Он действительно любил их рисовать.
