* * *
– Рене, – обращается один из преподавателей немецкого языка Гете-института к моему одногруппнику. – Что вы можете сказать о фильме?
– Я растерян. – Рене лениво отвечает по-немецки с присущей французам очаровательной картавостью.
– Сара, как вам фильм? – Вопрос обращен к пятидесятилетней канадке, чей муж занимает важную ступеньку на лестнице правительственной иерархии.
– Он – демон. – У Сары прекрасный немецкий, и она может дать фору всем представителям нашей сильной группы.
– А вы? Мы можем услышать ваше мнение? – Участь настигает профессора Стэнфордского университета, которому по какой-то причине понадобилось усовершенствовать свой немецкий в Берлине.
– Я пока пас. Передаю эстафету Джулии.
«Вот уж спасибо», – мысленно благодарю я профессора.
– Джулия?
– Ich habe keine Zweifel daran, dass er ein Genie ist
[81].
– Согласен с Джулией, – профессор эмоционально хлопает по столу рукой. – Вельтракки – гений. Я верно артикль подобрал?
«Das Genie» – таким мне тогда показался Вольфганг Фишер, эстетический вкус которого заставил взять красивую фамилию жены и изменить свою на Вельтракки. Гений, чертов гений, которого многие считали дьяволом во плоти. Помню, как мы, словно завороженные, заносили в тетради новые немецкие термины, связанные с красками, рамами, холстами и техникой. Ну, что там говорить… Он экстраординарен. Первый после Бога, второй после Пикассо и величайший из величайших. Вольфганг Вельтракки переплюнул абсолютно всех, разбив в пух и прах летящие вперед технологии, рентгеновские излучения и современные методы экспертизы по установлению подлинности шедевров искусства. Если подобные ему ребята тайно работали в студиях на задворках Рио и Буэнос-Айреса, то Вельтракки, не стесняясь, творил чудеса в самом сердце романтичного Парижа, чопорного Лондона и вечно кипящего Нью-Йорка. Лучшие аналитики и искусствоведы обливались потом и готовились к эвтаназии в Цюрихе, когда Вольфганг заскучал и попался на не аутентичных белилах. Но до этого произошла целая цепочка событий, заключительное звено которой смачно стукнет молотком по престижу наиболее респектабельных аукционных домов.
Вольфганг родился в крохотной деревушке Хекстер, которая в общем-то и известна лишь потому, что он появился на свет именно там. Подрастающему мальчишке было не чуждо такое понятие, как живопись, ведь его отец работал реставратором, прилично разбирался в искусстве и потихоньку делился знаниями с не обделенным способностями сыном. Как утверждал сам Вельтракки, первой его подделкой стала картина Пикассо, несмотря на то, что парню к тому моменту едва исполнилось четырнадцать лет. В 1960-х юное дарование поступило в Академию искусств в Аахене, но жажда к жизни и авантюризму отодвинула скучную учебу на второй, если не на последний план. Гораздо веселее было вступить в ряды набирающих популярность хиппи, принимать легкие наркотики и гонять в состоянии эйфории на байке. Разумеется, все закончилось тем, что учеба отправилась к черту, а Вольфганг – в путешествие по миру. Ночи на пляжах Марокко, кутежи в Париже, Амстердаме и Барселоне, счастье в чистом виде – что еще нужно, когда тебе всего-то перевалило за двадцать? Расходы можно было покрывать благодаря перепродаже картин, но молодость в сочетании с амбициозным характером просила и даже требовала большего.
Свой первый капитал Фишер сколачивает на подделках голландской живописи восемнадцатого века: он скупает старые холсты и рамы соответствующего периода, определяет состав красок, наносит востребованные изображения и получает за это очень приличные деньги. Шаг за шагом мастер переходит на творения более современных немецких и французских художников, подделывать которые оказывается гораздо проще из-за доступности подручных средств и материалов, но настоящая его карьера начнется тогда, когда он познакомится с обожающей роскошь Хеленой Вельтракки – неординарной, умной, хитрой, эффектной и умеющей вдохновлять женщиной. Он влюбляется и посвящает ее в свои дела. Они женятся и начинают развлекаться по полной: Вельтракки-он как под копирку штампует Дерена, Глеза, Брака, Кислинга, Дюфи и любимого Макса Эрнста, Вельтракки-она занимается сбытом фейковых полотен. Разработанная схема была, мягко говоря, прибыльной и до простого гениальной. Так как важным фактором при продаже картины является провенанс, супруги придумали волшебную легенду, отвечающую на вопросы, как, где и при каких обстоятельствах шедевр появился на божий свет. Представляю, как они хохотали, когда Хелена сидела в студии, загримированная под собственную бабушку Жозефину, в окружении развешенных на стенах полотен, а Вольфганг кружил вокруг с фотоаппаратом, создавая первоклассные снимки, которые впоследствии тоже подделал под старину. Так устроен мир: если талант позволяет создать сотню идеальных Эрнстов, то чего уж стоит придать фотографии необходимый вид? А когда на руках у тебя имеется целый каталог архивных снимков с Жозефиной Егерс, когда каждой картине принадлежит бирка уважаемой дюссельдорфской галереи, где не равнодушный к искусству дедушка Егерс якобы и пополнял свою обширную коллекцию, то вовремя объявить о неожиданной находке, пустить счастливую слезу-слюну и убедить покупателя расстаться с изрядной суммой евро-долларов не так уж сложно. Одним словом – bravissimo, за которым с неизменным постоянством следовало «на бис». После первого заработанного миллиона супружеской паре понадобились помощники: они приняли в свою компанию сестру Хелены и одного из доверенных лиц Вольфганга, который отвечал за денежные переводы. И все бы хорошо, если бы не клятые титановые белила. Когда фальшь и ложь в обнимку вылезли на свободу, а компании пришлось пройти через муки судебного процесса, Вольфганг развел руками и сказал, что не представляет, как злополучный тюбик с краской оказался рядом с ним. Так уж сложилось, что в качестве его защитника в суде выступал сильнейший адвокат, сыном которого оказался замечательный режиссер по имени Арне Биркеншток. Благодаря чистосердечному признанию компашка получила относительно небольшой срок тюремного заключения и преждевременно освободилась, а документальный фильм Биркенштока заслуженно завоевал награду немецкой киноакадемии «Лола». Помню, как Вельтракки сидит за столом и пьет красное. Макс Эрнст терзается в студии и не знает, с чего начать… Вельтракки хладнокровно задает вопрос журналисту: «Подделать да Винчи? Элементарно». Но все-таки его любимцем был Эрнст. Разница в том, что гений-художник страдает душой, а гений-фальсификатор – лишь за решеткой. В одном из своих интервью Арне Биркеншток признался, что работать с Вольфгангом было интересно, но и сложно одновременно. Сложно потому, что почти невозможно определить, где копия, а где оригинал, где он говорит правду, а где выдумывает то ли ради развлечения, то ли потому, что ему в данный момент так удобно. Факт остается фактом: все свидетели в суде отказались давать показания, Вольфганг признался в небольшой части своих сфабрикованных грехов, а весьма уважаемый арт-мир окончательно не ушел в подводное плавание.
Что касается плавания… Буквально перед знакомством с Хеленой Вольфганг ударился в романтизм. Не в эпоху, а в принципе. Он бредил идеей о морском путешествии и даже написал сценарий фильма о нем. Вряд ли он тогда подозревал, что станет главным действующим лицом чужого кино.
