Когда мы ехали в такси, начал накрапывать дождик. Только оказавшись на заднем сиденье, я почувствовала накопившуюся усталость: с десяток километров мы уже точно успели пройти. Положив голову ему на плечо, я всматривалась в размытые очертания любимого города, надеясь, что по пути нам попадется цветочный магазин.
– Месье, остановите, пожалуйста, здесь! Я на секунду! – быстро проговорила я, практически на ходу выпрыгивая из машины.
Вернулась я через пару минут с нежным букетом белоснежных бутонов.
– Мадемуазель, это что было? Я даже опомниться не успел. Я вас умоляю, только не говорите, что вы решили подарить мне цветы…
– Нет, они совсем для другого человека. Месье, – обратилась я к таксисту, – отвезите нас, пожалуйста, на кладбище Монпарнас.
– Кажется, я начинаю понимать, зачем нам понадобились цветы. – Дженнаро бросил на меня полный любопытства взгляд.
Ложь на бульваре Монпарнас
Украдена из Музея Современного Искусства в Париже в мае 2010 года.
Текущий статус: картина уничтожена.
Кладбище «Монпарнас» находилось в четырнадцатом аррондиссмане Парижа и соседствовало с бульваром Распай. Тридцать пять тысяч могил и семейных склепов оккупировали девятнадцать гектаров земли – здесь можно было заблудиться, невзирая на схематические изображения, облегчающие поиск участков и мест захоронений усопших знаменитостей. Дождь припустил с такой силой, что мы в очередной раз промокли до нитки, но мой друг отнесся к привередливой погоде с большим пониманием.
– Это уже традиция, – сказала я, ускоряя шаг. – Каждый раз, когда я сюда прихожу, небо обливается слезами. И каждый раз я теряюсь и не могу найти двадцать шестой участок. Видите это могилу?
– Ее невозможно не заметить. Серж Генсбур?
– Точно. Обратите внимание на количество цветов, писем, открыток, сигарет «Gitane»… Любимец публики, Франции и самых красивых женщин. О нем помнят, к нему приходят и не забывают.
– Но я так предполагаю, что ваши цветы не для него.
– Не для него. При всей любви к Генсбуру. Да и цветов у него предостаточно. Мы здесь ради другого человека. Кажется, нам налево, – я неуверенно свернула на широкую аллею. – Однажды я попала сюда вместе с папой. Шел сумасшедший ливень, и я дрожала от холода. Но мы оба знали, что не сдадимся и не уйдем, пока не найдем могилу человека, который был для меня важен. Три с половиной часа поисков – никто из сотрудников не мог подсказать, где он похоронен. Все они неустанно повторяли «двадцать шестой участок», а дальше беспомощно разводили руками в стороны. Мы с папой разделились и бродили поодиночке среди склепов, подавая друг другу знаки и разочарованно пожимая плечами. И вот когда мы окончательно выбились из сил, я увидела скромное беленькое надгробие. Никаких тебе цветов и следов хоть какой-либо памяти. Мне стало так грустно и обидно, что потекли слезы. Но, присев на корточки, я рассмотрела маленький листок бумаги. Дождь немного повредил почерк и оставил синие разводы, но мне все же удалось прочесть текст на французском: «Спасибо, что всегда были моим другом. Анна». Синьор Инганнаморте… Позвольте представить вам человека, который был и моим другом тоже. И всегда будет оставаться им благодаря книгам.
– Мадемуазель… Merd… Простите, но вы меня растрогали. Я к этому не привык.
Мы стояли возле одной из многочисленных могил, затерявшейся среди тысяч других. Разница заключалась лишь в том, что на ней едва заметно выделялись выбитые в определенном порядке буквы: «Guy de Maupassant (1850–1893)». Склонившись над мокрым памятником, я прикоснулась к нему губами и выпустила на свободу букетик нераспустившихся бутонов. Рядом я положила картонную карточку.
– Вы позволите? – поинтересовался Дженнаро, присаживаясь рядом со мной и указывая на записку.
– Да, конечно.
– «Милому другу», – прочел он вслух.
– Вы знали, что он так назвал не только книгу, но и свою яхту?
– Нет. Помню, что он увлекался греблей и женщинами.
– О да, но яхту «Милый друг» Мопассан любил больше, чем женщин. И наверное, сильнее, чем своего наставника Флобера. Мы можем идти, если вы не возражаете.
– Мадемуазель, если хотите, можем побыть здесь еще. Не вижу никаких проблем.
– Дождь очень сильный. Не хочу испортить экскурсию.
– Хорошо, тогда пойдем. И еще…
– Что?
– Спасибо…
На пересечении бульваров Монпарнас и Распай притаилась созданная Роденом статуя Бальзака – это самое сердце квартала, который благодаря своей относительной дешевизне приглянулся богемному обществу в 1920–1940 годах. Здесь прошли последние дни Модильяни и успел поработать Пикассо. Здесь, наслаждаясь французским вином за столиком кафе «La Coupole», Эрнест Хемингуэй написал свою «Фиесту». Брак, Сартр, Шагал, Троцкий, Миллер – и все это лишь десятая часть имен легендарных людей, по-своему любивших квартал Монпарнас и его заведения.
– Итак, синьор Инганнаморте, предоставляю вам право выбора. У нас есть четыре ресторана, которые еще не успели утратить богемный дух, так как их до сих пор посещают истинные французы. В «La Coupole» слегка пованивает рыбой, но там очень красивые декорированные пилоны. «Le Select» – первый американский бар Парижа, который работал по ночам. У них в меню история какой-то местной девицы-проститутки. Ее любили все художники. Только вот имя я забыла: то ли Кики, то ли Куко… Не важно. В этом баре собирались американские эмигранты: Миллер, Хемингуэй, Фицджеральд. И мясо там шикарно готовят. Так… «La Rotonde» часто посещал Троцкий, ну, и лучший из всех «Le Dome» очень люблю я. Все рестораны в шаге друг от друга. Куда пойдем?
– Мадемуазель, вы плавно подвели меня к правильному выбору. В «Le Dome» конечно же.
– Отличный выбор. Но я должна предупредить… Когда вы улетели в Лиссабон, мне вручили брошюру с перечнем туров по Мадейре: я обратила внимание на то, что ланч входит в стоимость экскурсий. Так вот в Париже дела обстоят иначе. В «Le Dome» я смогу угостить вас только рыбным супом… или сорбетом.
– Я бы не советовал вам тратить такие суммы денег на мужчин, – рассмеялся Дженнаро, пропуская меня вперед.
Каждая деталь интерьера «Le Dome» заставляла поверить в то, что в любую секунду твоим соседом по столику может оказаться Пикассо или Эдгар Дега. Желто-красные абажуры отбрасывали мягкий свет на роскошные витражи, встроенные в деревянные перекрытия черно-белые фотографии знаменитых посетителей вызывали ностальгию по временам настоящей богемы, а бордовые портьеры на окнах приоткрывали вид на центральный жизненный нерв квартала – бульвар Монпарнас. Встречающие на входе официанты в черных бабочках, трехэтажные блюда с устрицами и морепродуктами, запотевшие бутылки «Dom Perignon», на прохладной поверхности которых хотелось рисовать пальцем, – что еще нужно для прекрасного дня в Париже? Великодушно уступив мне место на темно-зеленом кожаном диване, Дженнаро расположился напротив и быстро изучил меню. Мы нагуляли такой аппетит, что непроизвольно бросали голодные взгляды на корзинку с хрустящим французским багетом, обладательницами которой была пара одетых с иголочки великовозрастных француженок. Старушки, видимо, уловили тонкий намек и со всей душевной искренностью предложили нам угоститься хлебом. Если я тактично отказалась, то мой друг одарил женщин своей сногсшибательной улыбкой и взял из корзинки кусочек хлеба, украв сразу два девичьих сердца. Судя по всему, Дженнаро не любил оставаться в долгу, потому что, к удивлению наших милых соседок, рядом с их столиком материализовалась подставка, лед и бутылочка лучшего в мире шампанского. Покраснев и смутившись, француженки наперебой лепетали бесчисленные слова благодарности, в то время как Дженнаро деликатно прикладывал руку к сердцу, чем изрядно меня смешил.
