– Нет. Мансарды придумал его родственник, Франсуа Мансар – баснословно дорогой архитектор. Его услуги были доступны далеко не всем, потому что он любил сносить здания и начинать все сначала в том случае, если промежуточный результат его не удовлетворял.
– Синьор Инганнаморте… Меня не покидает ощущение, что вам известно об этом городе больше, чем мне. И далеко не из книг.
– Мадемуазель, я бы не советовал вам всегда полагаться на ощущения. Так куда мы идем дальше, милый гид? К Инвалидам, в Тюильри? Или так и будем вечно кружить по place de la Concord в ожидании очередной исторической казни?
– Вы не угадали. – Взяв его под руку, я зашагала в сторону ближайшего пешеходного перехода. – Мы сейчас выйдем на rue Royal, которая простирается от площади Согласия до площади Мадлен с одноименной церковью. По пути мы заглянем в один уютный дворик, и я угощу вас вкуснейшим круассаном. А дальше – узнаете.
– Церковь Мадлен – это то самое святое место, где вы страстно клялись перед алтарем вернуться в Париж в одиночестве либо со своим мужем? – Он еле сдерживался, чтобы не засмеяться.
– Да, то самое место. Ну, не сдержала я клятву, и что? Мне, например, перед собой не стыдно. Перед мужем тоже. Как мне может быть стыдно перед тем, кого вообще не существует? Другое дело, если бы он у меня был, а я бы развлекалась с вами в Париже…
– То есть вы бы по-дружески не полетели со мной в Париж, если бы были замужем? – На этот раз смех победил.
– Если бы я была замужем, я бы поставила свечки во всех парижских церквях, чтобы не встретить такого мужчину, как вы. А затем…
– Затем?..
– Я бы задула все свечи. И зажгла новые. Чтобы вас встретить.
– Мадемуазель, какая четкая последовательность жестких решений, – хохотал Дженнаро. – Это и есть rue Royal и знаменитый ресторан «Maxim’s»?
– Знаменитый, вечно забитый пафосными русскими и чудовищно дорогой. Наверное, здесь стоило побывать в начале двадцатого века, повосхищаться Art Nouveau, вельветом, мерцанием бриллиантов и красивыми женщинами, которые были частью уникальной концепции. «Maxim’s» считался одним из лучших ресторанов планеты, который посещали все звезды и сильные мира сего, начиная от Бриджит Бардо, заканчивая Онассисом. На сегодняшний день он не представляет никакого интереса, но это мое субъективное мнение. Если не ошибаюсь, его последним владельцем стал Пьер Карден. Лучше посмотрите на эту улочку, на то, как отражается солнце в витринах… Вы можете себе представить, что в августе 1843 года rue Royal была оккупирована десятками тысяч бабочек? Массовое нашествие, феномен, до сих пор никем не объясненный. Бабочки покрыли фасады домов, тротуары, колонны церкви Мадлен, а на следующий день просто исчезли. Мне бы так хотелось оказаться здесь 12 августа 1843 года! Хоть на секунду.
– Ваша красивая сказка напомнила мне менее романтическую историю с зайцами на Мадейре. Несколько лет назад они заразились бешенством и носились по всему острову, как одурманенные наркоманы: прыгали под колеса, устраивали спринтерские забеги на пляжах и распугивали туристов.
– Вы серьезно? Пытаюсь себе представить чокнутых зайцев, и почему-то хочется смеяться. Простите.
– Смейтесь на здоровье. Но уверен, что бабочки, покрывшие rue Royal, вызывали большее умиление. Мы идем в «Dior»? – спросил Дженнаро, когда я потянула его к магазину с белым козырьком.
– Почти. Но нет.
– Почему?
– Потому что у нас нет времени на магазины. Но если вам что-нибудь там нужно, давайте зайдем.
– Мне – точно нет, хотя я бы купил несколько свежих вилибрикеновских рубашек.
– «Vilebrequin» находится на Avenue Montaign – это ровно в двух шагах от нашего отеля. Мы успеем попасть туда завтра.
– Уникальный ребенок… Я же не могу пригласить девушку в столицу моды, жить в двух шагах от Avenue Montaign и покупать себе рубашки, когда она отказывается от шоппинга. Давайте хоть в «Dior» зайдем.
– Давайте завтра. – Меня вдруг одолел бесконтрольный смех. – Простите… Я просто вспомнила одного человека, который однажды пригласил меня на шоппинг, чтобы поднять настроение. Он прекрасно знал, что у меня нет денег, потому что обстоятельства были сложные. Я бы сказала смертельные. Так вот шоппинг заключался в следующем: он выбирал себе вещи, выходил из раздевалки и спрашивал, к лицу ли ему та или иная шмотка.
– И он не предложил вам что-нибудь выбрать?
Дженнаро резко замедлил шаг.
– Нет.
– А вы, естественно, этого не сделали?
– Конечно, нет. В тот момент тряпки заботили меня меньше всего. Это не то, о чем я думаю, когда навсегда теряю друзей. Да и вообще я о них редко думаю. Наверное, потому что у меня всегда была возможность выбирать. Ну, или почти всегда.
– Понимаю. Но на вашем месте я бы вынес весь магазин, – процедил он сквозь зубы.
– В каком смысле?
– Не важно.
– Нам сюда. Добро пожаловать в le Village Passage.
Робко взяв его за руку, я проскользнула в узенькую, едва заметную арку рядом с диоровским магазином. Однажды я оказалась здесь по чистой случайности, прогуливаясь по Парижу вместе с папой. Это был старенький парижский дворик – очаровательная деревушка в самом центре великого города. Первые здания появились здесь еще в 1760 году, со временем разделив пространство вместе с колоритным французским рынком. На сегодняшний день местечко преобразилось в пассаж под открытым небом, где можно насладиться крохотными домиками, лучшими брендовыми магазинами мира и уютнейшим ресторанчиком «Le Village», где, по моему мнению, готовили превосходный капучино и будоражащие вкусовые рецепторы круассаны. Впрочем, у заведения было много других достоинств, начиная от шикарной кухни и заканчивая невероятно красивыми официантами. Однажды я чуть нечаянно не вышла замуж за одного из этих красавцев, потому что произнесенное им «je vous en pris»
[74] едва не лишило меня сознания на глазах у любимого отца.
– Мадемуазель, это было великолепно, – к такому выводу пришел мой друг, стряхивая на блюдечко крошки четвертого по счету круассана. – И куда мы дальше?
А дальше нас ждала церковь Мадлен с ее величественным фасадом, напоминающим классический греческий храм. Возвышающийся над двадцатиметровой колоннадой фриз со сценой Страшного суда невольно вызывал грандиозное уважение к Наполеону, который приказал построить «La Madeleine» в честь своей Великой армии. Я на секундочку испытала чувство стыда перед Марией Магдалиной, но нарушенная клятва однозначно стоила состояния эйфорического счастья и тонких укоров со стороны моего спутника.
– Я шел с ней к алтарю под одиноким сводом… – сыронизировал мой товарищ.
– Больше не буду с вами так откровенничать. – При всем желании у меня не получалось на него сердиться. – В вас вообще нет ничего святого.
