– Please…
[35] – Мы часто переходили с ним с английского на французский, но шок уничтожил все мои ораторские способности, давая понять, что проще выдавить из себя короткое «please», чем «s’il vous plait», казавшееся мне столь же километровым, как и утес, на котором мы стояли.
– Merrrrrrd
[36], – прорычал он, поддержав меня в тот момент, когда земля окончательно ушла из-под ног. Точнее, та стеклянная масса, которая эту землю заменяла. – Вы же сказали, что не боитесь!
Он с легкостью подхватил меня, оторвав от прозрачного пола, и перенес на более безопасное расстояние от края пропасти, где мне стало заметно лучше.
– Простите меня…
Я даже боялась на него посмотреть после рычащего «Merrrrrrd».
– Вам не за что просить прощения. Я вас чуть не убил. Зачем вы мне соврали?
– Я не соврала. Немного приукрасила.
Я постаралась сгладить вину улыбкой.
– Немного? Вы бы видели цвет своего лица. Трупы зачастую выглядят более живо.
– Спасибо. Вы – мастер тонких комплиментов. Если честно, то бесконечное вам спасибо. Здесь просто невероятно!
– Я уже успел заметить ваш восторг…
– Прекращайте, – рассмеялась я. – Можем даже подойти поближе к обрыву, только держите меня за руку. Мне нужна опора. Иногда.
– «Sometimes»
[37], – повторил он за мной, крепко стиснув мои пальцы. – Пойдемте.
С ним действительно было нестрашно. Наверное, потому, что сам он вряд ли чего-то боялся. Порой мне казалось, что в свое время ему удалили все нервные окончания:
– Как называется это место?
– Cabo Girao – один из высочайших утесов в мире с прозрачной панорамной площадкой. Похожий skywalk
[38] сконструирован на американском Гранд Каньоне, но это место, по моему мнению, более интересное.
– Мне кажется, это самое красивое место на земле. Я думала, что после норвежской природы меня невозможно удивить. Знаете, о чем я подумала, когда открыла глаза? Перед тем как начать терять сознание, – добавила я.
– О чем?
– О том, что Колумб, наверное, однажды приехал сюда из ПортоСанто, увидел, как океан сливается с небом и как закругляется едва заметная линия горизонта… и сразу все понял.
– Это оптический обман. В случае Колумба все было гораздо прозаичнее, – улыбнулся мой женевский друг. – Он семь лет был женат на дочке губернатора Порто-Санто, что позволило ему попасть в правильное общество и познакомиться с интересными людьми. Их кругозор и идеи слишком отличались от мыслей простых рыбаков.
– И что потом? Он унаследовал деньги и решил рискнуть?
– Он ничего не унаследовал. После смерти жены он стал лишь мужем покойной дочери губернатора.
– Сочувствую.
– Мадемуазель, с сочувствием вы опоздали на шесть веков. Я прошу меня простить, но нам пора ехать, – подытожил он, глядя на часы. – Я опаздываю на встречу.
– Да, конечно.
– Но если вы не забыли, я собирался попросить вас об услуге.
– Не забыла. В чем эта услуга заключается? – неуверенно поинтересовалась я.
– Я хочу, чтобы вы показали мне Париж.
Меня пригвоздило к месту еще сильнее, чем когда я открыла глаза, стоя над шестисотметровой бездной.
– Вы сейчас издеваетесь?
– Вы каждый раз расцениваете приглашение в Париж как издевательство?
– Нет… Но как вы себе это представляете?
– А что там представлять? С меня организация, с вас – экскурсия. Вы писали об этом городе не как турист и простой обыватель. Вы писали сердцем. И мне бы хотелось заполучить такого гида.
– Ну вы же наверняка там были сотню раз!
– Вы ошибаетесь. Я никогда не был в Париже.
– И вы считаете, что я вам поверю?
– Я не прошу вас мне верить. Я прошу об экскурсии.
– Понимаете, есть одна проблема…
– Какая?
– В Париже, недалеко от площади Конкорд, находится церковь Мадлен. Так вот когда я заходила туда последний раз, я дала себе слово, что снова вернусь в этот город либо одна, либо со своим мужем.
Какую-то секунду он с чрезмерной серьезностью изучал черты моего лица, а потом разразился будоражащим воздух смехом.
– И как долго… – Дженнаро заходился от хохота, не в силах задать вопрос. – И как долго вы собираетесь хранить эту чистую девичью клятву?
– Вы хотели спросить, как скоро я собираюсь ее нарушить? – По моим щекам струились слезы неприкрытого веселья. – Когда вы хотите экскурсию?
– Я вам сообщу.
По дороге к машине нам встретилась пожилая немецкая пара, которая смотрела на моего спутника с долей жгучего осуждения, вызывая при этом очередной приступ моего смеха.
– Что уже случилось? – спросил он, улыбнувшись.
– Вы умеете обаять общественность. Эта пара немцев пристально наблюдала за нами, когда вы несли меня прочь от края обрыва. Видимо, они решили, что вы хотели от меня избавиться, но что-то вас все-таки остановило. Помните… – Я не могла закончить фразу из-за вновь атакующего хохота. – Помните, как Майкл Джексон…
Остановившись на парковке, я держалась за живот. Слезы были безжалостны по отношению к неводостойкой туши на моих ресницах, но мне не было до них никакого дела:
– Что там с Майклом Джексоном? Мадемуазель, что за истерика? – Дженнаро продолжал безудержно смеяться.
– Помните, как Майкла Джексона обвинили в том, что он вышел на балкон «Адлон Кемпински» в Берлине и на вытянутых руках показал ребенка зевакам и папарацци? Ошалевший ребенок завис в воздухе на уровне четвертого этажа, как в свое время детеныш Лайна Кинга
[39]… Так вот немцы смотрят на вас так, как будто вы и есть веселый непредсказуемый Майкл…
Кто бы мог подумать, что подобная чушь и бредовые ассоциации доведут моего женевского знакомого до такого состояния… Вдоволь нахохотавшись на обратном пути, он высадил меня возле моего дома напротив музея, на секунду приостановив движение на односторонней улице:
– Я заеду за вами в девять, – бросил он напоследок.
– Вы так и не уточнили, куда мы поедем.
– В Ponta do Sol.
– Это какой-то клуб?
– Это последнее место на Мадейре, где можно увидеть солнце в случае конца света, – подмигнул Дженнаро. – Это город.
