– Но вас не переводили на другие языки?
– Нет. Хотя у меня есть немецкий перевод. И даже французский.
– Немецкий мне не подходит. Слишком грубый язык. Сможете прочитать мне отрывок по-французски?
– Категорически нет! – Я на минуту представила себе этот кошмар. Мне было бы морально легче раздеться перед сотней изголодавшихся португальских мужчин, чем прочитать ему личный текст.
– Послушайте, мадемуазель, у вас есть два варианта: либо мы заедем в уютный ресторан и вы прочтете мне французский отрывок, либо я через километр сверну в ближайший тоннель и мы на секунду зайдем в местную мэрию. У них там сейчас как раз проходит заседание, – он посмотрел на часы. – Я принесу извинения, прервав речь своих знакомых, попрошу у них микрофон и скажу, что вы умоляли меня дать вам слово и презентовать свою книгу.
Хуже всего было то, что даже двадцать минут общения с этим человеком подсказывали мне, что он способен на все и предугадать исход практически невозможно.
– Почти договорились, – сдалась я. – Но я тоже имею право на условия и хватит дергать меня за нитки, как податливую марионетку. Я зачитаю вам отрывок в спокойном месте, если вы наконец объясните мне суть шутки на пляже.
– Здесь в самом деле своеобразная система захоронения. Не знаю, хватило ли вам нескольких дней, чтобы понять, как местные жители относятся к смерти, – начал он.
– Да, я видела, как португальцы выбирают сигареты с жуткими картинками. Они превращают это в фарс.
– Мадейра – очень специфический остров с высоким уровнем средней продолжительности жизни. Примерно 85–86 лет. Тем не менее жители и власти не желают превращать остров в кладбище. Вы улавливаете мысль?
– Улавливаю, но пока не понимаю… – призналась я.
– Когда человек умирает, родственники усопшего заключают контракт с агентством либо на пять, либо на десять лет. В большинстве случаев – на пять.
– Какой такой контракт? На обслуживание могил?
– Не совсем, – по его лицу скользнула тень улыбки. – На эксгумацию тела.
– По-моему, до меня неверно дошел смысл сказанного. Мы с вами одинаково понимаем на английском значение слова «эксгумация»?
– Более чем. Через пять лет тело эксгумируют, освободив место для следующего мертвого «клиента».
Я смотрела на него в полной растерянности, пытаясь понять, шутит он либо рассказывает все это на полном серьезе.
– Так, а что они делают со «старым» клиентом?
– Кремируют. А дальше новый контракт. – Дженнаро рассмеялся.
– Вы разыгрываете меня, да?
– Ни капли. Теперь улавливаете смысл шутки? Мне не хотелось, чтобы над вашим телом так издевались после неудачной попытки поплавать во время шторма.
– Господи… А что за второй контракт?
– Опять-таки два варианта: можно на время арендовать помещение для хранения урны с пеплом либо развеять его над океаном. Мало у кого из мадейрцев есть деньги на покупку личного склепа.
– Лучше уж над океаном.
– На самом деле без разницы. Мертвым все равно, потому что над океаном нужно летать при жизни. Знаете, что самое интересное в этой истории? Они никогда не эксгумируют тела по отдельности, а превращают процедуру в конвейерный процесс. Выкопали десять-пятнадцать человек одновременно и потащили в печь, нарядившись в маски и перчатки.
– Сумасшедшая история! А почему вы свернули в тоннель?
– Потому что я вам сказал: я не люблю, когда мне ставят условия. «Если вы мне расскажете, я зачитаю…» Вам пора повзрослеть. Мы едем в мэрию.
Camara de lobos
Украдена из музея «Кунстхал» в Роттердаме 16 октября 2012 году.
Текущий статус: картина уничтожена.
Пока мой женевский друг со свойственной ему невозмутимостью искал свободное парковочное место у здания Сити-Холла, я подключила все свое английское красноречие, чтобы выразить активный словесный протест:
– Вы же понимаете, что я не пойду с вами в мэрию?
– Что значит «не пойду»? А кто вас будет спрашивать?
– Я серьезно. Прекратите, пожалуйста. Здесь нет парковочных мест. Вы же не будете силой вытаскивать меня из машины? Она и так привлекает всеобщее внимание без дополнительных зрелищ.
– Что вы из меня монстра делаете? Я вас пальцем не трону. Конечно, вы выйдете из автомобиля абсолютно добровольно.
«Лучше бы тронул», – неожиданно пришла в голову нескромная мысль.
– Пожалуйста, синьор Инганнаморте… Я сделаю все что угодно, только не заставляйте меня так нервничать.
– Все. Что. Угодно, – с расстановкой произнес он, выдержав две четкие паузы между словами. – Что, например?
– Не знаю. Хотите сыграю вам Бетховена на pianoforte?
– Вы играете на фортепиано?
– Нет, но я научусь! Хотите, свитер вам зимний свяжу?
– Вы умеете вязать? – Он больше был не в состоянии контролировать улыбку.
– Нет. Но научусь! Я свяжу вам очень теплый свитер. Возможно, он хоть как-то согреет и растопит вашу ледяную женевскую кровь.
– Мадемуазель, это никуда не годится. Вы обрушили на меня массу бесперспективных предложений. И с кровью не угадали.
– С температурой?
– С происхождением. Кровь португальско-итальянская.
– Я так и думала. Женевские мужчины не бывают такими красивыми.
Последняя фраза была вознаграждена его пробирающим до дрожи смехом:
– Вы действительно решили, что легкий флирт вас спасет? Но комплимент я оценил. Благодарю.
Пожалуй, меня могло спасти лишь отсутствие мест на паркинге. Сидевший за рулем мужчина был категоричен и совершенно непреклонен в своих решениях. Он напоминал мне шального мальчишку, который случайно обнаружил в лаборатории отца сложный химический набор препаратов и решил провести собственные опыты, жонглируя колбами, пробирками и всевозможными реактивами. Разница заключалась лишь в том, что он был далеко не мальчишка. И точно знал, что и как смешивать для получения желаемого результата.
– Мадемуазель, считайте, что сегодня вам повезло. Я устал наматывать круги в поисках парковки. Во время заседаний у них здесь всегда аншлаг, а оставлять машину в километре от мэрии и заставлять вас гулять в тридцатипятиградусную жару кажется мне не совсем справедливым. Перенесем презентацию книги в другое место.
– В какое другое?
