– Где мне передать вам первые пятьдесят центов?
– Где вы остановились? В «Reid’s»?
– Нет. Я снимаю квартиру.
– Адрес?
– Castada de Santa Clara, 16. Это напротив…
– …музея «Frederico de Freitas», – закончил за меня он. – У вас хороший вкус. Выходите из дома ровно в 13.00. Не будем создавать пробок. Улица односторонняя.
На прощание он произнес фразу, которая навсегда останется в моей памяти: «Мадемуазель, я так и не понял, что вкуснее: ваши слезы или детское вино, которое вам предложил мой старый добрый друг Паоло».
Улица действительно была односторонней. А он так и не спросил мое имя.
Круг, так круг
Украдена из Балтиморского музея искусства в 1951 году.
Текущий статус: в 2012 году картина была выставлена на аукционе в Виргинии. Владелец утверждал, что приобрел ее за $ 7 на одном из фломарктов. После расследования возвращена Балтиморскому музею.
Утро началось с того, что проживающий в Уэльсе курьер Энди сообщил о наличии камней в желчном пузыре, а немец Себ завалил мой мессенджер очередной порцией «Hallo», «Wie geht’s es dir?»
[15], «Redest du noch mit mir?»
[16] Так не может больше продолжаться… Это неизлечимо. Тебе что, девятьсот восемьдесят пять оставленных без ответа сообщений не подсказывают, что я с тобой не общаюсь? Кому ты отправляешь эти дурацкие зарумяненные смайлы? Тебе ведь сороковник скоро. Конец, точка и баста. Моя толерантность и уважение к его пересаженной почке взялись за руки и дружно сиганули с высоченного обрыва во вчерашнем «Cipriani». Искренне пожелав Энди скорейшего выздоровления, я принялась за Себа. Настроение было такое шальное, что в очередной раз послать его куда подальше показалось мне слишком скучным. Тем более что мои резкие посылы зачастую притягивали его с удвоенной силой. Ладно, вспомним-ка немецкий:
«Здравствуй, Себастьян. Благодарю за шестьсот двадцать три «Hallo», триста двадцать один «Wie geht’s?» и несколько тысяч опечаленных смайликов. Пишу тебе, чтобы сообщить следующее: я начала серьезно работать над книгой о первобытных людях. Для того чтобы глубоко проникнуться темой, мой издатель сказал, что я должна четыре месяца пожить в пещере без фейсбука и интернета. Конечно, мне будут приносить воду и картофельные чипсы. Пожалуйста, не пиши мне ближайшие несколько тысяч дней. Если ты увидишь меня онлайн – это не я, а человек, которому поручено вести мою страницу. Береги почку. Чусс».
Это же каким тупым животным нужно быть, чтобы прислать в ответ «??????? 4 Monate ohne dich?»
[17] Да, четыре месяца без меня. Ведь мы с тобой так тесно коммуницировали все это время. Да что там говорить… и белье мне выбирали, и семью планировали, и тайными желаниями обменивались. Правда, в одностороннем порядке. Но разве это важно? Да я, с…а, поселилась бы в пещере навечно, если бы мне пришлось выбирать между жизнью с тобой и жизнью без тебя.
Глядя правде в глаза, я бы не стала тратить мадейрское время на текстовые сообщения недалеким женихам, если бы не одно «но». Я честно призналась себе в том, что очень сильно нервничаю. Это было связано со вчерашним вечером и шутливой договоренностью «выходите из дома ровно в 13.00, не будем создавать пробок». С одной стороны, интуиция подсказывала мне, что мой неординарный знакомый решил слегка развеяться за моим столиком. С другой – а что, если он не шутил? Нарушить договоренность и не появиться на узенькой улице в 13.00 было бы проще всего. Выйти из дома и понять, что ты слишком серьезно восприняла игривое настроение избалованного деньгами аристократа – ну, что же, не беда. Постою десять минут на тротуаре и отправлюсь на прогулку по божественному Фуншалу. Выбор сделан, но очень хотелось курить. Опять-таки, нервы были не настроены притворяться и умиротворенно дремать.
Несмотря на очень короткий период пребывания на Мадейре, я успела стать всеобщей любимицей. Если моя первая пробежка в день приезда заняла сорок минут, то сегодняшняя затянулась еще на столько же. Работники ближайших магазинчиков, таксисты и добродушные официанты хором интересовались, как мои дела, все ли мне нравится и где я уже успела побывать. Без лишнего хвастовства могу сказать, что меня любили даже такие своеобразные ребята, как немцы и французы, которые обычно держатся довольно сдержанно, хотя и приветливо, но всем своим видом дают понять, что в тебе течет другая, иностранная кровь. Я разрушала эти барьеры быстро и незаметно, влюбляясь в культуру их стран и стараясь общаться на их родном языке. Португальцы же были совершенно особенными. Они словно хотели тебя обнять, приютить, сделать все, чтобы ты осталась с ними. Они открывали сердца нараспашку, как обыкновенную форточку, не требуя ничего взамен. Хотя это не совсем так. Они обожали настоящие улыбки, честность и открытость – все те вещи, которых катастрофически сильно не хватает некоторым странам из бывшего СССР. Как по мне, то единственным недостатком Португалии были лишь сигаретные пачки с чудовищными картинками. Таким неприкрытым извращениям позавидовали бы Ганнибал Лектор и Джек Потрошитель, а Стивен Кинг вместе с Линчем навсегда впал бы в творческий ступор. Не знаю, кто разрабатывал дизайн набитых табаком и смолой картонных коробок, но это однозначно был озлобленный, неуравновешенный псих. Все наши пугающие украинские надписи на пачках «Мальборо» и «Парламента» казались шутками гениального Жванецкого и Джорджа Карлина. Псих определенно постарался на славу, но своего не добился: вместо того чтобы бросить курить, португальцы выбирали фото «посимпатичнее», жонглируя сигаретами, как бутылками кока-колы с именами на красных этикетках:
– Дорогая, дай мне, пожалуйста, пачку с тем синеватым мужчиной, – обращался восьмидесятилетний житель Фуншала к молоденькой продавщице по имени Дженни. – Нет-нет, не с тем, который с трубками в носу, а с другим – без капельниц.
– Синьор, вы, возможно, не рассмотрели, но этот синий мужчина на фото уже, как бы так выразиться, не совсем живой.
– Ничего-ничего. Давай такого. Он неплохо держится.
– Эээээ, Дженни, а мне, пожалуйста, «Мальборо Голд», но, если можно, с трубками и капельницами.
Ужасно, конечно, но я едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
Ну, что поделаешь, если эти люди так воспитаны? Они обладали первоклассным чувством черного юмора, легко относились к жизни, но с детства были приучены к тому, что смерть неизбежна и нечего на ней зацикливаться.
Выкурив сигаретку под двойной эспрессо, я согласилась с очередным официантом: «Больше никакого американо на Мадейре – привыкайте к нам». Да я с радостью, с радостью, с радостью. Рассиживать в кафе время не позволяло, потому что колокола церкви St. Peter напомнили о скором приближении полуденного часа. До 13.00 оставалось совсем немного, и я в полной мере ощутила неприятный мандраж. Прямо, как в детстве на теннисных турнирах. У меня всегда пропадал аппетит перед выходом на корт в матче с более сильными противниками. Это захватывало и нервировало одновременно. Так и сейчас: зачем ты вообще вчера согласилась поддержать его странную игру? Детское «Розе» со смешным динозавриком на этикетке затуманило мозги и притупило ощущение реальности? Ты вообще его видела? Слышала, как он разговаривает? Пресыщенный жизнью игрок и самоуверенный победитель – он сейчас спит на одной из огромных кроватей «Reid’s» и помнить не помнит о твоем существовании, глупое ты существо.
