«Вот так, нет мужа – и ничего больше нет», – вздыхает Лакшмама. Смите это известно: у женщины не бывает своего имущества, все принадлежит мужу. Выходя замуж, она все отдает ему. С потерей мужа кончается и ее жизнь. Вот и у Лакшмамы больше ничего нет, кроме украшения – подарка родителей ко дню свадьбы, – которое ей удалось спрятать под сари. Она помнит этот торжественный день, когда ее родные, ликуя, вели ее, всю усыпанную драгоценностями, в храм, где должен был состояться обряд бракосочетания. Ее семейная жизнь начиналась роскошно, зато закончила она ее в полной нищете. Лучше бы уж муж бросил ее, признается она, по крайней мере, тогда она не стала бы парией, может, и родные проявили бы к ней сострадание, теперь же она не видит от них ничего, кроме презрения и злобы. Хорошо было бы родиться коровой, тогда ее все уважали бы. Смита не решается сказать ей, что сама, по собственному выбору, бросила мужа, оставила родную деревню и все, что знала прежде. Сейчас, слушая Лакшмаму, она задается вопросом: а не совершила ли она ужасную ошибку? Молодая вдова признается, что хотела даже убить себя, но отказалась от этой мысли, боясь, что родные ее мужа ради сохранения наследства убьют ее детей, как это иногда бывает. Она предпочла изгнание и уехала вместе с ними во Вриндавану. Говорят, что тысячи таких, как она, находят там пристанище в благотворительных ашрамах – «вдовьих домах» или просто на улице. За чашку риса или супа они поют в храмах молитвы Кришне, зарабатывая таким образом на скудное существование: едят они один раз в день, не имея права на большее.
Смита слушала вдову, не перебивая. Та едва ли старше ее. На вопрос, сколько же ей лет, Лакшмама ответила, что не знает: думает, что не больше тридцати. Выглядит она молодо, думает Смита, и глаза у нее такие живые, но в глубине их прячется тысячелетняя скорбь.
Настало время Лакшмаме садиться на поезд. Смита благодарит ее за еду и обещает помолиться Вишну за нее и детей. Она смотрит, как та с младшим сыном на руках и с тощим мешком с пожитками идет к перрону, ведя за руку старшего. Белая фигура постепенно растворяется в толпе отъезжающих, а Смита тем временем, дотронувшись до спрятанного под сари образка, просит Вишну сопутствовать молодой вдове и ее детям и хранить их в пути и в изгнании. Она думает о миллионах вдов, оказавшихся в таком же положении, брошенных и обобранных, забытых всеми в этой стране, где явно не любят женщин, и вдруг ей становится радостно от того, что она, Смита, пусть и рождена неприкасаемой, но осталась непримиримой, несгибаемой, и впереди ее ждет лучшая жизнь – возможно.
«Лучше бы мне вовсе не рождаться на свет», – призналась ей Лакшмама перед расставанием.
Джулия
Палермо, Сицилия
Когда Джулия объявила матери и сестрам о банкротстве, Франческа расплакалась. Адела ничего не сказала: она, как и все подростки, выказывает ко всему такое равнодушие, будто ничто в этом мире ее не касается. Мамма сначала не произнесла ни слова, но потом ее прорвало. Обычно такая набожная, такая благочестивая, она принялась обвинять небо за то, что оно так ополчилось против них. Сначала муж, теперь мастерская… Что они такого сделали, чем согрешили, что заслужили такую кару?! Что будет с ее детьми? Адела еще учится в школе. Франческа так неудачно вышла замуж, у нее едва хватает денег на малышей. А Джулия вообще не умеет ничего, кроме того, чему обучил ее отец. Которого сейчас даже нет рядом с ними.
Ночью мамма плачет, плачет долгими часами, оплакивая мужа, дочерей, дом, который у них скоро отнимут. Над собой она не плачет никогда. С первыми лучами солнца ей в голову приходит мысль: Джино Баттальола уже много лет влюблен в Джулию и мечтает на ней жениться. Это ни для кого не секрет. У его семьи водятся денежки, у них парикмахерские по всей стране. Родители Джино всегда крайне дружелюбно относились к Ланфреди. Так, может, они согласятся выкупить их ипотеку?.. Мастерскую этим, конечно, не спасти, но они по крайней мере сохранят крышу над головой. Девочкам будет где жить. Да, этот брак – спасение для них, думает мамма.
Она делится своими соображениями с Джулией, но та категорически их отвергает. Никогда она не станет женой Джино Баттальолы. Лучше уж она будет спать под открытым небом! Нет, конечно, он ей не неприятен, ей не в чем его упрекнуть, но он какой-то пресный – просто никакой. Он часто бывает у них в мастерской. Такой неряшливый, волосы вечно торчат во все стороны – ну точно как тот смешной герой из папиной любимой комедии «Чудовища» режиссера Дино Ризи.
Это прекрасная партия, не унимается мамма. Джино такой добрый, и деньги у него есть; Джулия никогда ни в чем не будет нуждаться. Ни в чем, кроме самого главного, отвечает та. Она не желает никому подчиняться, не желает сидеть в клетке, пусть даже прутья в ней будут из чистого золота. Не хочет она этой жизни ради приличия. Другие так всю жизнь прожили, и ничего, замечает мамма, и Джулия знает, что она говорит правду.
Ее мать была счастлива в браке, хотя на самом деле она не выбирала себе мужа. В тридцать лет она все еще оставалась девицей и в конце концов приняла предложение Пьетро Ланфреди, который за ней ухаживал. Со временем пришла и любовь. Несмотря на взрывной темперамент, отец Джулии был добрым человеком и сумел завоевать расположение жены. Может, и с ней так будет.
Джулия поднимается к себе и закрывается на ключ. Не может она решиться на такой шаг. У Камала такая горячая кожа, и не надо ей ничего другого. Ей не хочется залезать в холодную постель с ледяными простынями, как героине этого сардского романа, который так потряс ее. «Каменная болезнь», так он назывался. Отчаявшись полюбить человека, за которого вышла замуж, женщина бродит по улицам в поисках потерянного возлюбленного. Джулии не нужно такое бесплотное существование. Ей вспоминаются слова нонны: «Поступай как хочешь, mia cara, главное – замуж не выходи».
Но есть ли у нее другой выход? Допустить, чтобы мать с сестрами оказались на улице? Как жестоко со стороны жизни, думает она, взваливать ей на плечи груз ответственности за всю семью, целиком.
В тот день у нее не хватило мужества встретиться с ожидавшим ее Камалом. Сама не зная почему, она пошла к маленькой церкви, которую так любил отец, и вдруг с дрожью осознала, что начинает говорить и думать о нем в прошедшем времени. Нет-нет, он же живой, спохватывается она.
Она никогда не молится, но сегодня ей необходимо побыть наедине с собой. В этот час в церкви пусто. Тишина и покой внутри создают впечатление отрешенности от внешнего мира и погружения в собственную душу. Может, это все от прохлады, от легкого запаха ладана, от гулкого эха шагов по каменным плитам? Джулия стоит затаив дыхание. Еще в детстве, входя внутрь храма, она чувствовала волнение, как будто ей предстояло проникнуть в какое-то священное, таинственное место, где обитает множество душ, поселившихся там в течение множества веков. Горят свечи, горят постоянно, и она задается вопросом, кто же это находит время, чтобы среди мирской суеты поддерживать эти призрачные огоньки.
Она кладет монетку в ящик для пожертвований, берет свечу, ставит ее на подсвечник рядом с другими. Зажигает ее и закрывает глаза. Тихо начинает молиться. Она просит у неба вернуть ей отца, дать сил принять эту жизнь, которую она не выбирала. Да, тяжело даются несчастья семье Ланфреди, думает она.
