Не успели Смита с дочерью сойти с автобуса, как их закрутило в потоке большого города. Повсюду машины, автобусы, рикши, грузовики с паломниками, направляющиеся к Гангу и Золотому Храму. Варанаси – один из старейших городов мира. Сюда приезжают, чтобы очиститься, собраться с мыслями, сыграть свадьбу, чтобы предать огню умершего родственника, а иногда и самому умереть. На гхатах
[20] – ступенях, сплошь покрывающих берега Матери Ганги, как называют здесь священную реку, и спускающихся к самой воде, жизнь и смерть, день и ночь ступают рядом в бесконечном хороводе.
Лалита никогда не видела ничего подобного. Смита часто рассказывала ей об этом городе, где она как-то побывала еще ребенком вместе с родителями, совершившими туда паломничество. Тогда они вместе прошли путем, называемым Панчатиртхи Ятра, совершая в строгом порядке омовения в пяти местах священной реки. Свое паломничество они завершили по традиции в Золотом Храме. Смита повсюду следовала за своими родителями и братьями. Это путешествие оставило в ее душе сильнейшее впечатление и запомнилось на всю жизнь. Особенно поразил ее Маникарника-гхат, где сжигают мертвых. Она до сих помнит, как пылал костер, на котором лежало тело какой-то старой женщины. По традиции, перед кремацией его омыли в водах Ганга, а затем высушили. Смита испуганно смотрела, как языки пламени сначала осторожно лизали его, а затем огонь вдруг охватил тело целиком и стал пожирать с ужасным треском. Странно, но родные усопшей не выглядели печальными, они чуть ли не радовались тому, что их бабушка достигла мокши
[21] – получила освобождение. Одни из них болтали между собой, другие играли в карты, третьи даже смеялись. Неприкасаемые в белых одеждах трудились там непрестанно, день и ночь: сжигание трупов – нечистая работа (если такое понятие вообще существует), и выполнять ее надлежало, естественно, им. Кроме того, они должны были доставлять дрова для костров – тонны древесины, которые они подвозили на лодках к самым гхатам. Смита помнит эти горы огромных поленьев, дожидавшихся своей очереди у причалов. А в нескольких метрах оттуда пили воду из реки коровы, абсолютно равнодушные к тому, что происходит на ее берегах. Еще чуть дальше мужчины, женщины, дети совершали ритуальные омовения: по традиции, чтобы очиститься, они должны были погрузиться в воды Ганга с головой. Тут же под звуки религиозных песнопений и народных песен игрались свадьбы – веселые, яркие. Кто-то мыл в реке посуду, кто-то стирал белье. Местами вода была совершенно черной, на поверхности ее плавали цветы и масляные светильники – жертвы паломников, – а рядом виднелись разлагающиеся остовы животных и человеческие кости: остающийся после кремации пепел по традиции высыпают в реку, но поскольку многие семьи не могут позволить себе полное сожжение, то в реку часто бросают полуобгоревшие, а иногда и едва обгоревшие трупы. Сегодня у Смиты нет провожатых, нет родной руки, за которую она могла бы ухватиться, – только ручка идущей за ней дочери. Железнодорожный вокзал находится в самом центре города, далеко от места, куда привез их автобус.
На улицах Лалита как зачарованная смотрит на витрины магазинов, где выставлены такие необычные для нее предметы – один диковиннее другого. Здесь пылесос, там соковыжималка, тут целая ванная комната с умывальником, а дальше – туалет. Такого Лалита никогда не видела. Смита вздыхает, им бы надо поторапливаться, а девочка со своим любопытством их задерживает. Навстречу им идет вереница школьников, на них коричневая форма, они держатся за руки. Смита перехватывает задержавшийся на них завистливый взгляд дочери.
Вот наконец и вокзал Варанаси-Кантт. У входа толпится народ: это один из самых посещаемых вокзалов страны. Внутри, в главном зале, людское море стекается к окошкам билетных касс. Мужчины, женщины, дети стоят, лежат, сидят повсюду, ждут часами, а иногда и сутками.
Смита пробирается сквозь толпу, стараясь не попасться в лапы маклерам. Пользуясь растерянностью или наивностью туристов, те вымогают у них по несколько рупий в обмен на никому не нужные советы. Смита встает в одну из четырех очередей, в каждой из них стоит человек по сто, не меньше, придется запастись терпением. Лалита устала, они ехали целый день, на пустой желудок, а проехали всего-то сотню километров. Но самое тяжелое впереди, Смита знает.
Уже стемнело, когда она добралась наконец до окошка. Услышав, что ей нужны два билета до Ченнаи на сегодняшний день, железнодорожный служащий с удивлением воззрился на нее. Билеты бронируют заранее, за много дней до поездки, отвечает он, перед самым отбытием мест в поезде не бывает. Или, может быть, у нее оформлено бронирование?.. Смита чувствует, как последние силы оставляют ее: неужели ей придется ночевать здесь, в священном городе, где у нее нет ни одного знакомого? Денег, которые она стащила у брахмана, едва хватит, чтобы оплатить два билета в третьем классе да купить чего-нибудь поесть. Снять комнату или даже койку в ночлежке ей не на что. Смита настаивает, им надо уехать сейчас же, как можно скорее. Она решительно добавляет к деньгам на билеты несколько монет, отложенных на еду. Кассир с сомнением смотрит на нее, бурчит что-то сквозь желтые зубы. Затем куда-то уходит и возвращается с двумя билетами «спального класса» – самого дешевого – на завтрашний поезд. Ничего больше он сделать не может. Позже Смита узнает, что такие билеты продают всем желающим, поскольку число пассажиров в вагонах этого класса не ограничивается, и вагоны эти всегда переполнены сверх всякой меры. Служащий просто воспользовался ее доверчивостью, чтобы вытянуть из нее несколько лишних рупий, она поймет это потом, но будет уже слишком поздно.
Лалита, окончательно выбившись из сил, уснула у нее на руках. Смита с трудом прокладывает себе дорогу сквозь толпу в поисках места, где можно было бы посидеть. Повсюду на перронах, в здании вокзала люди готовятся к ночлегу: устраиваются, укладываются, а самые везучие и засыпают. Смита садится в уголке прямо на полу неподалеку от какой-то женщины в белой одежде с двумя маленькими детьми. Лалита только что проснулась. Она хочет есть. Смита достает бутылку, воды там осталось на донышке, но ничего другого на этот вечер у них нет. Девочка плачет.
Женщина в белом рядом с ними кормит детей галетами. Она смотрит на Смиту, на плачущую у той на руках девочку. Потом придвигается ближе и предлагает разделить с ними ужин. Смита с удивлением поднимает на нее глаза; она не привыкла получать помощь, да и подаяния никогда не просила. Несмотря на свое положение, она всегда сохраняла чувство собственного достоинства. Если бы дело касалось ее одной, она, конечно, отказалась бы, но Лалита такая маленькая, такая хрупкая, без еды ей этой поездки не выдержать. Смита берет банан и галеты, которые протягивает ей женщина в белом, и благодарит ее. Лалита с жадностью набрасывается на еду. Женщина купила у разносчика еще и чая с имбирем и теперь предлагает Смите сделать несколько глотков, на что та охотно соглашается. Горячий чай с пряным вкусом возвращает ее к жизни. Женщина – ее зовут Лакшмама – завязывает разговор. Она хочет знать, куда они едут вот так, вдвоем. У них, что ли, нет мужа, отца или брата, который проводил бы их? Смита отвечает, что они едут в Ченнаи: муж ждет их там, привирает она. Лакшмама с дочерьми направляются во Вриндавану, небольшой городок к югу от Дели, известный как «город белых вдов». Она рассказывает Смите, что несколько месяцев назад у нее от гриппа умер муж. После его смерти его родные, у которых она жила, отказались от нее. Лакшмама с горечью рассказывает о печальной судьбе, уготованной вдовам в этих местах. Они считаются проклятыми, на них возлагают вину за то, что они не сумели удержать в этом мире душу умершего мужа. Их могут даже обвинить в колдовстве, при помощи которого они якобы наслали на супруга болезнь или смерть. Они не имеют права ни на страховку, если муж умирает в результате несчастного случая, ни на пенсию, если он погиб на войне. Самый вид их приносит несчастье, даже пересечься с их тенью считается дурной приметой. Их не пускают ни на свадьбы, ни на праздники, они вынуждены прятаться, носить белые траурные одежды, постоянно каяться. Часто собственные семьи вышвыривают их на улицу. Лакшмама с содроганием вспоминает жестокий обычай под названием «сати», обрекавший их на самосожжение на погребальном костре мужа. Ту же, которая отказывалась это сделать, избивали, всячески унижали, прогоняли прочь. Бывало, что родственники мужа, а иногда и собственные дети насильно бросали вдову в костер, чтобы избежать таким образом необходимости делить наследство. Перед тем как их вышвырнут на улицу, вдовы должны снять с себя все драгоценности и наголо побриться, чтобы не привлекать больше внимания мужчин: вступать в новый брак им запрещено, в каком бы возрасте они ни овдовели. В тех провинциях, где девочек выдают замуж совсем маленькими, некоторые становятся вдовами в пятилетнем возрасте и обречены таким образом всю оставшуюся жизнь просить подаяния.
