На этот раз ей, увы, не выплыть.
Судьба преследует семью Ланфреди, думает Джулия, как землетрясение, которое несколько раз подряд тряхнуло Италию, и все в одном и том же месте.
Несчастный случай с отцом здорово подкосил их.
А гибель мастерской добьет.
Сара
Монреаль, Канада
Сара чувствует: в офисе что-то изменилось. Это очень тонко, трудно определимо, почти неразличимо, но это так.
Взгляд, интонация, с которой с ней здороваются, слишком нарочитый интерес, звучащий в простом вопросе «Как дела?», или столь же нарочитое отсутствие интереса. И потом, тон – чуть неловкий, а также взгляды. Одни улыбаются ей вымученной улыбкой, другие стараются ее избегать. И ни капли естественности – ни в ком.
Сначала Сара не понимала, какая муха их всех укусила. Может, что-то не так в ее одежде, какая-то упущенная деталь? Хотя она, как всегда, одевается безупречно. Она помнит, как учительница в ее школе пришла однажды в класс с мешком для мусора в руке. Поставила его на стол самым естественным образом и только тут поняла, что, выходя из дома, выбросила в помойку свою сумку. Она так и шла до самой школы, ничего не замечая. Ребята в классе, конечно, прыснули со смеху.
Впрочем, сегодня одежда Сары в идеальном порядке, она придирчиво оглядывает себя в зеркале в туалете. Кроме осунувшегося лица и этой худобы, которую ей удается прятать, болезнь ни в чем себя не проявляет. Так откуда тогда эта сдержанность в отношении к ней со стороны коллег? Ничего подобного раньше не было. Вот уже несколько дней, как установилась между ними эта странная дистанция, установилась незаметно и не по ее вине.
Но достаточно было одного слова ее секретарши, всего одного слова, и Сара все поняла.
«Мне так жаль», – сказала та почти шепотом, сокрушенно глядя на нее. Сара не сразу сообразила, о чем она говорит: случилась какая-то катастрофа, теракт, в котором она пострадала? Ураган, авария? Или кто-то умер? Но тут до нее дошло, что речь о ней самой. Да-да, это она – жертва, пострадавшая, родственница усопшего.
Сара остолбенела.
Если знает секретарша, то и все остальные точно в курсе.
Инес проболталась. Нарушила соглашение, тут же, без предупреждения. Раскрыла ее тайну. Новость разнеслась с быстротой молнии, пролетела по коридорам, заполнила офисы, разлетелась по залам заседаний, кафетерию и наконец добралась до последнего этажа, до самого верха иерархической лестницы – до кабинета самого Джонсона.
Инес, в которую Сара так верила, которую выбрала, взяла на работу, Инес, которая каждое утро улыбается ей, с которой она занимается одними и теми же делами, которую она приняла как родную, да, Инес, та самая Инес нанесла ей удар ножом в спину, предала ее самым гнусным образом.
И ты, Брут?
Их общую тайну Инес доверила тому, кто лучше всех смог бы справиться с ее распространением: Гэри Кёрсту, главному завистнику, честолюбцу и женоненавистнику, который люто ненавидит Сару с самого ее появления в компании. Она действовала «в интересах фирмы» – так будет оправдываться предательница, изображая фальшивую печаль, а потом еще и добавит: «Мне так жаль». Сара ни капли не верит ее сожалениям. Конечно, ей самой надо было быть осторожнее. Инес умная, «дипломатичная», как теперь любят говорить, – изящное словечко, означающее на деле «плутовка», или «куда ветер дует», или еще «предательница». Инес далеко пойдет, да, Сара так и сказала ей однажды. Если приложит усилия.
Она пошла к Кёрсту для очистки совести – чтобы рассказать о просчетах, допущенных Сарой в их совместном деле – деле Бильгувара, имеющем важные финансовые последствия для фирмы. Ну, конечно, кто же осудит ее за эти просчеты, учитывая ее состояние.
Никаких «просчетов» Сара никогда не допускала. Конечно, с начала лечения ей стало труднее сосредоточиться, внимание несколько ослабло, она может иногда забыть какую-то деталь, фамилию, не сразу найти нужное слово в разговоре, но это никоим образом не сказывается на качестве ее работы. Она не пропускает ни одной деловой встречи, ни одного совещания. Внутренне она чувствует, что стала слабее, но работает с удвоенной силой, чтобы не показать этого. «Просчеты», «ошибки» – да не совершала она ничего подобного! И Инес это знает.
Тогда почему? Почему она предала ее? Сара слишком поздно поняла причину, и эта мысль обдала ее холодом: Инес хочет на ее место. Она хочет стать партнером, как она. Возможности карьерного роста в компании невелики, молодым сотрудникам нелегко продвигаться по службе. Ослабший партнер – это приоткрытая дверь в будущее, возможность, которую нельзя упустить.
У Кёрста тоже есть свой интерес: он всегда завидовал доверительным отношениям, которые сложились у Сары с Джонсоном. По всему видно, что следующим управляющим он назначит именно ее. Если только этому повышению ничего не помешает. А он, Гэри Кёрст, так хорошо смотрелся бы в этом кресле, на самом верху иерархической лестницы. Продолжительная болезнь, да еще и опасная, злокачественная опухоль, которая поражает вас, а потом то отступает, то снова возвращается, – это же идеальное оружие, оно бьет врага наповал. Кёрсту даже рук не придется пачкать, все получится само собой. Как в шахматах: стоит убить одну пешку, и все остальные передвигаются на одно поле вперед. Эта пешка – Сара.
Достаточно шепнуть одно словечко, только одно, в нужное ухо. И дело сделано.
Теперь это общеизвестно: Сара Коэн больна.
Больна, а значит – уязвима, слаба, значит, может не довести дела до конца, работать не в полную силу, подолгу отсутствовать в офисе.
Больна, а значит, ненадежна, значит, на нее нельзя рассчитывать. Хуже того: через месяц, через год – кто знает? – она и вовсе может отдать концы. Сара однажды услышала в коридоре эту жуткую фразу, произнесенную шепотом: действительно, кто знает?
Больна – это хуже, чем беременна. По крайней мере, беременность кончается. А вот рак коварен, он может давать рецидивы. Это как дамоклов меч у вас над головой, как нависшая черная туча.
Сара знает, адвокату положено быть блестящим, продуктивным, напористым. Он должен уметь успокаивать, убеждать, соблазнять. В такой крупной адвокатской фирме, как «Джонсон и Локвуд», на карту ставятся миллионы. И она прекрасно представляет себе, какими вопросами задаются теперь все вокруг. А можно ли и дальше рассчитывать на нее? Доверять ей важные дела, на которые может уйти несколько лет? Будет ли она тут, когда эти дела дойдут до суда?
Бессонные ночи, работа без выходных – способна ли она выдержать это? Будут ли у нее для этого силы?
Джонсон вызвал ее к себе в кабинет, наверх. Вид у него обиженный. Ему хотелось бы, чтобы она сама пришла с ним поговорить, он предпочел бы услышать эту новость из ее уст. Они всегда доверяли друг другу, почему же она ничего ему не сказала? Сара вдруг впервые заметила, какой у него неприятный голос. Ее просто тошнит от этого снисходительного, притворно-отеческого тона, которым он сейчас говорит с ней, да и всегда говорил, если вдуматься. Ей хочется ответить, что это ее организм, ее здоровье, и она не обязана ни перед кем отчитываться. Если у нее еще остается хоть какая-то личная свобода, то это – свобода никому ничего не говорить. Она могла бы послать его к дьяволу с его наигранным беспокойством за нее, уж она-то знает, что именно его беспокоит: ни как у нее дела, ни как она себя чувствует, ни даже будет ли она здесь через год, нет, все, что его интересует, – это способна ли она, как прежде, разгребать его чертовы дела. Короче говоря, может ли она быть по-прежнему дееспособной.
