Парень слушал, слушал, к еде не прикасался и вдруг выложил прямо на обеденный стол кошелек из кармана. Все постепенно заткнулись и уставились на кошелек. Боксер первый опомнился. Спросил девчонку: «Твой?» — «Кажется». Боксер кошелек взял, раскрыл. Сколько там было денег, все уже знали. Точнее, сколько их там должно было быть. Столько их там и оказалось. До последнего цента. Парень сказал, что нашел кошелек на улице. На радостях хозяйка откупорила вино. Парень стал героем вечера. Хозяйка заявила, что доверила бы ему ключ от сейфа. «Жаль, что у вас нету сейфа», — заметил боксер.
Замолчал. Потрогал чайник. Включил подогреть.
— То есть вы хотите сказать, что я смело могу сдать ему комнату?
Он поглядел на нее насмешливо:
— Я просто рассказываю вам старое доброе кино.
— Но к чему вы его рассказываете?
— Вы спросили мое мнение об этом парне, у меня нет никакого мнения. Но я вспомнил фильм. И я не даю вам решительно никаких рекомендаций.
— Понятно.
— И тем не менее на основании вот этого моего пересказа вы готовы парню доверять?
— Вам-то что?
— Просто интересно.
— Почему бы и нет?
— А если я вам скажу, что фильм на этом не закончился? Что парень, которому все-все-все доверяли, оказался маньяком-убийцей? И знаете, почему он убивал? Это его успокаивало. Музыка его волновала и тревожила, а убийство умиротворяло. Особенно он любил мыть руки после, смотреть, как кровь стекает, уходит с водой.
— О господи!
— Да ладно вам. Это кино. Коллективное бессознательное.
— Хватит с меня вашего бессознательного. Пейте чай и идите домой. А лучше прогуляйтесь, вон солнышко выглянуло.
— Это за вашим окном солнышко, а на самом деле на улице мрак, холод, дождина льет.
— Что вы несете? Такой день пригожий.
— За вашим окном.
— Все, замолчите, у меня от вашей болтовни голова распухла.
Он хотел съязвить, но сдержался. Положил в чай сахар, и ложка загромыхала.
— Парню что скажете?
Она не отвечала. Сердито включила воду, принялась мыть посуду.
— Позвоните. Он ведь ждет.
— Думаете, я теперь смогу с ним жить в одной квартире — после всего, что вы наговорили?
— Господи, какая же вы!.. Прости господи! — Бросил ложку.
Она повернула к нему покрасневшее лицо:
— Что?
— Я все выдумал. Неужели вы не поняли? Я же на ходу буквально выдумывал. Просто пошутил. Да если бы и был такой фильм? Как можно полагаться на такие вещи?
Отвернулась. Домыла посуду. Выключила воду:
— Теперь уже не важно. Все равно не смогу. Так и буду представлять, как он в моей ванной с рук кровь смывает.
Даже жарко оказалось в пальто, и он расстегнул пуговицы — еще держались. И шаг замедлил, обычно несся. Солнце светило в щеку, он закрыл щеку ладонью, но оно как будто и сквозь ладонь проникало, и сквозь зажмуренный глаз, прямо в сознание. Перешел на теневую сторону. В полуподвальных окнах горел вечерний свет, с улицы видны были столики, официант шел с подносом.
Он отошел от окна и побрел темной стороной улицы.
8
«…От всей души надеюсь, что он нашел себе комнату, а она больше уж не спросит мое мнение ни о ком.
Аля была вчера. Думаю, в последний раз. Диссертация готова. Отзыв я написал и больше не нужен — фантик от конфеты. Мы выпили чаю. На часы она не смотрела, зато смотрела в окно, за ним темнело. Рассказала, как выучила плавать своего ребенка, я зачем-то рассказал, как тонул в детстве. И конечно, с излишними физиологическими подробностями. Ей было скучно, но она выслушала. За окном зажглись фонари, и она сказала, что ей пора. Я вызвался проводить до метро, но она сказала, что на машине, наконец-то отремонтировали. Оставила мне в подарок дорогущего чая. И ты ошибаешься, если думаешь, что я скучаю по ней. Лишь только она вошла вчера, я понял, что это не та женщина, которую я ждал. Все мне показалось чужим: лицо, голос и эта манера смотреть в окно. Я догадался не сразу. У нее были другие духи вчера. Меня очаровывал запах. И только! И всего лишь. Наверно, я урод. Я спросил, какими она прежде духами пользовалась. „Ki-Ki“ (Ки-Ки). Почти „Хи-Хи“.
Я купил Теме книгу о глубоководных рыбах. Пусть читает по-русски…»
— Больно длинное, — заметил юноша. И протянул ему листок, исписанный печатными буквами.
— Знаете, молодой человек, если я сам буду набирать, выйдет еще длиннее, то есть для вас. Вам ждать выйдет дольше, чем набрать.
9
Он стоял у ее двери, не решался позвонить. Рассматривал новенький дерматин, черный, узорчатый, взгляд застревал в этих узорах. И вдруг дверь отворилась сама, без спросу.
— И что? — Смотрела она из полумрака.
— Вот. Хотел зайти. А вы чего вдруг дверь отворили?
— Да надоело ждать, когда вы позвонить решитесь. Я полы здесь мыла и вижу, что кто-то глазок загораживает. Поглядела на всякий случай.
Он сказал, что лишил ее жильца, виноват и хочет загладить. И протянул конверт с деньгами. Они уже были на кухне, прошли по свежевымытому. Она заглянула в конверт.
— Я столько за месяц беру.
— Надеюсь, за месяц жилец найдется.
— А деньги где взяли?
— Старуху зарубил.
— Откуда у старухи деньги?
— Похоронные.
— Ладно, — втолкнула ему в руку конверт, — не нужны мне ваши похоронные.
— Обижаете.
— Нет. — Лицо у нее было невеселое.
Он сел, постучал пальцами по столешнице.
— Что случилось?
— Ничего. Тоска нашла. На родину захотелось. Вот думаю, продам квартиру и уеду. И буду там потихоньку в огороде копаться.
— Никуда вы не уедете.
— Ну-да, вы же про всех все знаете.
Он молчал, смотрел хмуро.
— Жизнь прошла, — сказала она.
— Нет, — сказал он вдруг зло, — ее украли, пока вы глазели по сторонам. Меньше надо рот разевать!
Поднялся, вышел. Дверь хлопнула. Конверт остался на столе.
Ночью он думал, что совсем пропадет, если она и в самом деле вдруг уедет. Забудет без нее, как дышать, и умрет. Жизнь прошла — действительно.
Меланхолия
Летнее утро, чайник закипает, диктор по радио говорит: «Меланхолия». Иван Николаевич приближается к окну и видит планету. Как в фильме. Сегодня последний день существования Земли. Иван Николаевич выходит с дымящейся кружкой на крыльцо. Слышен ход дальнего поезда. Кошка крадется по тропинке. В траве блестит роса. На соседнем участке женщина собирает черную смородину. Хочет наесться перед концом? Просто занимает себя делом?
