Без четверти восемь конфеты лежали в стеклянной вазочке. В чайник налита была свежая вода, две чашки вынуты из шкафчика. Он оделся в чистое, сидел в углу дивана. Смотрел на телефон. Часы стрекотали.
Через час с небольшим он спустился на третий этаж и позвонил к ней в квартиру.
— Вот что, — сказал он, проходя сразу в комнату, — я позвоню от вас.
Комната эта была прохладной, тихой. Она встала у притолоки, смотрела за ним.
Нервно нажал кнопки. Крикнул:
— Аля!.. Что? Не понял.
Отключил трубку. Посмотрел растерянно.
— Не туда попал.
Набрал номер еще раз, спокойнее:
— Аля? Это вы? Слава богу! Звонили? Простите, ради бога, у меня телефон сломался… Да. Я понял. Конечно. Ну разумеется. — Сморщился, как всегда, когда плохо слышал. — Нет. Не в этом дело. А в том, что фальшивая купюра — изгой. Она не похожа на все нормальные купюры, то есть похожа, но если всмотреться — нет. Она не как все. Она обречена. Да-да, именно. И герой обречен. Он — тоже своего рода фальшивая купюра. Его изымают из оборота. Пересмотрите обязательно. Подумайте, в чем его «нетакость», несовпадение, после обсудим. Не за что. Когда вы сможете? Прекрасно. Буду ждать.
Говорил и ходил по комнате, разговор прервался — остановился.
И будто не сразу понял, где он сейчас.
— В общем, — сказала она, все это время пристально за ним наблюдая, — я так поняла: тащиться Але к вам не захотелось, она решила, что и по телефону все узнает.
— Она сказала, что заболела.
— Ну конечно.
— Она сказала, что заболела.
— Ну конечно, конечно, я поняла, я тоже сегодня совершенно больная. Погода скверная, темень, от остановки через все наши дворы — бр-ррр. Почему она вас к себе не позовет? Вы же бегом побежите?
Он молчал.
— Что?
— Ей спокойнее здесь встречаться, на чужой территории, ее дом для меня закрыт.
— Что бы это значило?
— Я прекрасно знаю, что это значит! У нас бартер. Я фактически пишу за нее диссертацию, а она пьет со мной чай на моей кухне. Несколько дней пахнет ее духами. Все довольны. И никто никого не обманывает. То есть никто не обманывается. То есть я бы и рад обмануться, но я слишком трезв.
— Если только не напьетесь.
— К сожалению, я трезв при всех «если». Даже когда не помню, как добрался домой.
— А что с вашим телефоном?
— Я его уронил.
— Ага. Так, значит, психовали.
— Ага.
— Слушайте, а можно мне хоть раз воспользоваться вашей трезвостью?
— Каким образом?
— Сделайте одолжение, загляните ко мне завтра к двенадцати.
— Бриться надо?
— Необязательно.
— Галстук надевать?
— Ни к чему.
— Что делать будем?
6
Коробка под диваном заросла пылью. Он даже помнил туфли из нее, черные лодочки, и помнил юбку, с которой она их носила, тоже черную, узкую. Нельзя сказать, чтобы воспоминание было четким, к тому же он не слишком доверял воспоминаниям, тем более собственным. Даже подтвержденным фотографиями.
Сейчас в коробке хранились гвозди, моток проволоки, синяя изолента, бог знает сколько лет все это там было, гвозди проржавели, изолента слиплась. Он отодрал кусок и замотал корпус, и тут же телефон зазвонил, буквально взорвался в его руках, чуть он его вновь не выронил. Поставил на стол, снял трубку.
— Здравствуйте, — произнес деликатно, неуверенно мужской голос.
— Здравствуйте.
— Я хотел узнать. Насчет холодильника. У вас есть?
— Да, — ответил он, подумав.
— А… вы не могли бы рассказать какие?
— Холодильник «Мир», семьдесят какого-то года выпуска, работает.
— Простите?
— «Мир». Надо бы мне его разморозить.
— Ой. Извините.
И человек с той стороны повесил трубку. Он потрогал изоленту и сказал телефону: «Ну, давай, жалко тебе, что ли?» И телефон зазвонил. Выждал пару секунд и снял трубку.
— Здравствуйте, — произнес вопросительно тот же голос.
— Не кладите трубку, — сказал он.
— Я в магазин звоню.
— Я понял, ошиблись номером, я просто хотел спросить, зачем вам холодильник понадобился.
— Как зачем?
— Нет, я понимаю, зачем холодильник нужен, у меня самого он есть. Сколько вам лет?
— Сорок. Сорок один.
— Неужели до сих пор у вас не было холодильника? Зачем вам новый? Мне любопытно. Я старый, нервный, живу один, мне просто поговорить охота, извините.
— Да у меня нет особо времени, я тороплюсь. — Но трубку все-таки не положил, деликатный.
— Я, наверно, умру скоро.
— Господи!
— Зачем вам холодильник?
Он вздохнул:
— Я развелся. Мы разменяли квартиру. Мне нужен холодильник. Ничего интересного.
— В самом деле банально.
— А почему у вас такой старый холодильник?
— Работает. Я к нему привык. Он мне как родной. Мы практически здороваемся по утрам. У меня с ним связаны приятные воспоминания. В каком-то смысле он организует мою жизнь, я могу на него положиться.
— Знаете, я вас понимаю. Я ужасно растерян сейчас. Я не могу привыкнуть к этой квартире, к этому району, и холодильник тоже куплю — будет как чужой.
— Вы думаете о будущем? О своем. Строите планы?
— Да.
— Значит, все будет нормально. Привыкнете.
— А вы не думаете о своем будущем?
— Я его не представляю. Темно впереди, пахнет плесенью. Нет, вру, ничем не пахнет, это я так приплел, для красного словца.
7
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга через порог.
В квартире кто-то вздохнул. И затих.
— Кто там? — спросил он. — Человек или привидение?
— Шикарный галстук, — сказала она.
— Дочка прислала.
— Что-то я его раньше не видела.
— Первый раз надел.
— С чего вдруг?
— Ну, вы же сказали, что галстук надевать необязательно.
— Побрились вы тоже из чувства противоречия?
— Из благодарности. Вы на меня не давили. Я знаю, что вы любите, когда я при параде.
— Я еще люблю, когда вы не опаздываете.
