– В клубе в соседнем городе. Он угостил меня выпивкой и что-то сказал про мою задницу… не помню что.
Винсент повернулся.
– Задницы, – сказал он на английском. И ткнул в мою сторону деревянной лопаткой. – К примеру, твоя. Расслабленная, немного ленивая, меланхолично качается из стороны в сторону. В ней есть что-то грустное. По ней так и хочется хлопнуть. Просто чтобы приободрить. Мне даже кажется, я представляю себе этот звук.
Он хлопнул по руке лопаткой. И указал на Юлю.
– Теперь твоя. Маленькая, аккуратная, но очень вялая. Выглядит так, словно ей насрать на всех.
Винсент начал оглаживать воздух руками, изображая что-то круглое, но немного сдувшееся.
– О чем это он? У меня плохой английский, – сказала Юля.
– Я тоже не очень-то его понимаю, но, кажется, он говорит, что твоя задница похожа на поникшие крылышки купидона или что-то вроде того.
– Да пошел он. Скажи ему, что он извращенец.
– Я не знаю, как будет «извращенец» по-английски.
Винсент как-то сам понял, о чем мы говорим, и смеясь сказал, что он знает несколько слов по-русски: «spasibo», «pozhaluysta» и «khuy».
– Отлично, – сказала Юля. – Винсент, ты хуй.
IV
Экипировка Винсента меня восхитила. Он взял с собой пляжные коврики, надувной матрас, мяч, сэндвичи и бутылку замороженного лимонада. На скалистом пляже было немноголюдно. Искупавшись, мы улеглись на коврики, и я блаженно зажмурилась, чувствуя, как жар от солнца встречается в моем теле с теплом нагретой скалы.
– Винсент, а почему ты не женат? – спросила я вдруг.
Ответа не было. Я открыла глаза и увидела, что Винсент сидит с неестественно прямой спиной, как-то странно втянув в себя живот, и пристально, чуть сощурившись, куда-то смотрит. Я проследила за его взглядом. И тут же безошибочно определила, что завладело его вниманием. На скале, уперев руки в бока, стояла рыжеволосая девушка с такой светлой кожей, что смотреть на нее было почти больно. Девушка переступила с ноги на ногу и, качнув крепкими белыми ягодицами, нырнула в море. Винсент стремительно вскочил и бросился следом.
– Видела? – спросила я Юлю.
– Чего?
– Там такая девушка была…
Я попыталась что-то изобразить руками в воздухе, но у меня ничего не вышло.
Юля зевнула и отвернулась. Вскоре Винсент вернулся. Рыжеволосая девушка шла за ним. Он представил нас. Ее звали Машей.
– Я вам не помешаю? – спросила она.
Юля подняла очки, окинула Машу своим ничего не выражающим взглядом, а потом сказала:
– Тут все просто. Я сплю с Винсентом, а Оля потеряла свой отель, но Винсент не прочь спать и с ней. Тебе просто нужно найти здесь свое место.
Маша выглядела несколько обескураженной.
– Эй, хватит говорить на русском. Я слишком часто слышу свое имя, – встрял Винсент.
Постепенно напряжение между нами сошло на нет, мы разговорились. Маше было лет тридцать. В Москве она работала в итальянской компании, которая продавала плитку для оформления уборных. Тут выяснилось, что и Юля приехала из Москвы. Она училась в каком-то коммерческом вузе, в свободное время подрабатывала по специальности – бухгалтером. Я рассказала, что учусь на журналиста. Винсент все время орал, чтобы мы говорили на английском, но мы вскоре научились его игнорировать.
Маша как-то сразу завладела моим вниманием. Она не была красавицей. И в ее лице не было ничего запоминающегося. Обычное, остренькое личико, разве что проступало в нем что-то беличье, когда она улыбалась. Но вместе с тем тело ее поражало – красивое, рельефное, как из учебника анатомии. И если Господь к каждому из нас приложил свою руку, то к Машиной заднице он приложил обе.
Накупавшись, мы отправились искать мой отель, наткнулись на него в одном из переулков и распрощались, договорившись собраться у Винсента вечером.
V
Следующая неделя пролетела как один день. Все время мы проводили вместе: встречались утром на пляже и расставались глубокой ночью, хорошенько набравшись в одном из прибрежных баров. Особенно мне запомнился вечер, когда, крепко выпив, мы спустились к воде. Море отхлынуло, и холодные, остывшие груды скал едва блестели в густой тьме. Вода слилась с небом, и границу можно было различить лишь по звуку волн. Я тут же навернулась, провалившись каблуком в какую-то щель. Мимо пробежал мелкий встревоженный краб. Маша и Юля кинулись меня поднимать, но я прочно застряла в каменной расщелине. Наконец лениво подошел Винсент, легко вытащил меня из ловушки и усадил на ближайший булыжник.
Он посмотрел на мои туфли, поцокал языком и вдруг опустился на колени и осторожно расстегнул ремешки. Его сильные, шершавые пальцы как-то очень правильно обхватили щиколотку, и волоски на моих руках встали дыбом.
– Можно я понесу твою обувь? – спросил Винсент.
Я кивнула. Он подхватил мои туфли и пошел туда, где шумело море, а я брела следом, словно околдованная. Один лишь раз со мною случалось такое раньше – когда усатый учитель танцев в десятом классе впервые встал со мной в пару и большая мужская ладонь легла мне на спину. Я была пьяна, и мне хотелось что-то сказать Винсенту, что-то хорошее. Что-то о том, что, не будь у меня парня в России, я бы, наверное, его, Винсента, полюбила, и если бы только можно было так все устроить, чтобы мы вчетвером навсегда здесь остались…
Я уже даже открыла рот, чтобы что-то такое сказать, но тут Винсент остановился, крутанул мою босоножку за ремешок, и она улетела в море. А за ней и вторая.
Развернувшись, он спокойно прошел мимо меня.
– Ты выбросил мои туфли, – прошептала я, почти не веря в происходящее.
– Что ты там бормочешь на русском? Я ничего не понимаю! Твои туфли были ужасны. Я куплю тебе новые.
– Винсент! – заорала я что есть мочи. – Винсент, ты хуй!
Никаких туфель он, разумеется, мне не купил.
VI
Хорошо помню я наш последний вечер.
Мы сидели за круглым столом у него дома, разговаривали, пили вино. Я наконец решилась спросить Винсента, почему он всегда знакомится с русскими.
– Моя жена была русской.
– Ого! А где она сейчас?
– Не знаю. Скорее всего, в России.
– Эй, расскажи!
– Сначала вы. Про тебя, Юля, я уже все знаю. Так что Маша. Ты замужем?
Юля оскорбленно отвернулась. Маша замешкалась.
– Ну… нет.
– Была?
– Нет, но…
– Но?
– Я любила одного человека, и он должен был стать моим мужем.
Видно было, что слова даются ей тяжело, словно она вообще не понимает, зачем говорит. Возможно, не будь мы все пьяные, она бы и промолчала.
