Бегство из России и тяжёлые условия жизни в Ламбете подточили здоровье Владимира. Его часто мучили приступы страшного кашля, все больше страданий причиняли боли в суставах. В один из своих традиционных утренних визитов сэр Эдвард нашёл художника лежащим на полу скромной мастерской, которую он для него устроил. Ревматизм не позволил Владимиру самостоятельно встать с кровати, все, что он смог сделать, — это скатиться на пол…
Пришлось без промедления везти Рацкина в городской особняк галериста, который сам взялся его выхаживать. Услышав от своего личного врача, что его подопечный идёт на поправку, сэр Эдвард переправил его в своё загородное имение, набираться сил в комфорте, на свежем воздухе. Там Владимир выздоровел на диво быстро. Благодаря сэру Эдварду он самостоятельно побывал несколько раз во Флоренции, где сам покупал пигментные порошки для своих несравненных красок. Когда Владимир не путешествовал, он работал. Сэр Эдвард выставлял его творения в своей лондонской галерее. Картинами, не находившими покупателей, он украшал свои дома, расплачиваясь с художником так, словно работы проданы.
Через восемь лет Владимир опять слёг. В этот раз его состояние только ухудшалось, причём быстро.
— Он умер в начале июня, мирно сидя в кресле, в густой тени дерева, куда его усадил сэр Эдвард.
Свой рассказ Клара закончила погрустневшим голосом. Встав, она убрала со стола. Джонатан бросился ей помогать, не спрашивая разрешения. Клара собрала чашки, Джонатан схватил чайник, и оба направились к двойной потрескавшейся раковине под массивными медными кранами. Вода потекла длинной струёй. Под плеск воды Джонатан признался, что почти ничего не знал о загородной жизни Владимира. В свою очередь он поведал Кларе некоторые другие эпизоды из жизни художника, которому он посвятил всю жизнь.
Она поманила его за собой и вывела из кухни и из дома. Они пересекли двор и остановились перед огромной хозяйственной постройкой. Пока Клара поворачивала в скважине ключ, Джонатан пытался обуздать сердцебиение. Она энергично толкнула две высокие дверные створки. Их встретил блеском хрома древний «морган». Клара села за старомодный деревянный руль, мотор взревел.
— Что за удивлённая гримаса? Садитесь, мне надо в деревню за покупками. Когда мы вернёмся, вы увидите то, ради чего явились сюда. Разве вы уже не позволили себе суточное опоздание? — добавила она с хитрым блеском в глазах.
Джонатан сел рядом с Кларой, и они лихо сорвались с места.
Кабриолет выказал неожиданную бойкость. Они остановились перед бакалейной лавкой. Клара накупила снеди для ужина, Джонатан вынес из магазина и поставил на заднее сиденье полную коробку. На обратном пути Клара уступила ему баранку. От волнения он ошибся передачей, и двигатель заглох.
— Не привыкли переключать сцепление? — поддела она американского гостя.
Джонатан не стал задираться, он старался скрыть своё нетерпение. К дому он подъехал почти спокойным. Отнеся на кухню покупки, Клара повела его в глубь дома. Длинный коридор привёл их в большую библиотеку. Видавшие виды деревянные стены покрывала выцветшая ткань. Большие часы над камином давно не шли: они постоянно показывали шесть часов, и никто уже не мог сказать, утром они остановились или вечером и сколько лет с тех пор прошло. На столе красного дерева, стоявшем посередине комнаты, лежали в беспорядке несколько книг в потрёпанных обложках. За окнами из мелких стеклышек заходило солнце. Джонатан увидел в стене маленькую дверь, к ней Клара и направилась. Он пропустил её немного вперёд. Она взялась за дверную ручку, их тела соприкоснулись, и у Джонатана снова начался приступ странной дурноты.
Небо молниеносно заволокло тяжёлыми тучами. День померк, пошёл вечерний дождь. Порывом ветра распахнуло библиотечное окошко. Джонатан подбежал к нему с намерением захлопнуть, но рука не желала повиноваться. Все мышцы тела отяжелели и отказывались работать. Он хотел позвать Клару, но изо рта не вылетело ни звука. Снаружи тоже происходили стремительные перемены. Побеги диких роз на стене дома превратились в буйные заросли. Облупившиеся ставни скрипели на ветру, грозя сорваться с гнилых петель. Несколько черепичных плиток сорвало с крыши и швырнуло вниз. Джонатану казалось, что он задыхается, его лёгкие разрывались, по гцекам хлестали дождевые струи. Перед домом стоял обветшалый фиакр. Лошадь в испуганном нетерпении перебирала копытами, кучер в цилиндре изо всех сил натягивал вожжи, стараясь её удержать. В берлине угадывался силуэт молодой дамы в сером плаще, с опущенным на глаза капюшоном. Из дома торопливо вышла пожилая пара. Осанистый мужчина подсадил женщину в экипаж, залез туда сам, захлопнул дверцу и, высунувшись в окно, крикнул:
— Лесом, скорее! Они уже близко!
Кучер щёлкнул кнутом, экипаж объехал дерево. На тополе не было ни одного листочка. Лето умерло, едва родившись. До слуха Джонатана донёсся сквозь шум ливня незнакомый голос: «Скорее, поторопитесь!»
Джонатан с трудом оторвал взгляд от двора. В библиотеке тоже всё стало совершенно по-другому. Дальняя дверь, выходящая в коридор, резко распахнулась, Джонатан увидел две фигуры, бегущие на второй этаж. Одна держала под мышкой большой свёрток. Джонатан знал, что через несколько секунд ему станет нечем дышать. Он сделал глубокий вдох, изо всех сил борясь с растущим оцепенением. Отступил всего на шаг — и дурнота тут же прекратилась. Перед ним по-прежнему стояла Клара, он находился в нише, у дверцы.
— Опять началось, да? — спросила она.
— Да, — кивнул Джонатан, восстанавливая дыхание.
— Со мной тоже так бывает. Какие-то видения… — пробормотала она. — Это происходит, когда мы с вами касаемся друг друга.
От этого признания непонятность происходящего только усугубилась. Пристально на него посмотрев, она ничего больше не сказала и вошла в маленький кабинет.
В центре комнаты стоял мольберт. Клара сдёрнула с холста покрывало — и настало мгновение, о котором столько грезил Джонатан. Глядя на картину, он не верил собственным глазам.
6
На холсте навечно застыла, повернувшись к миру спиной, молодая женщина. На ней было темно-красное складчатое платье. Такого оттенка красного цвета Джонатан никогда ещё не видел. Он осторожно, кончиками пальцев дотронулся до холста. Картина превосходила красотой все, что он был способен представить. Прежде всего поражала её тема: Владимир отступил от всех правил, которым раньше неуклонно следовал; и этот неописуемый красный цвет! Недаром художник по старинке сам размельчал и смешивал краски.
Трезвым размышлениям эксперта мешало опьянение восторга. Расположение против света было выполнено в современной манере. Это была не вибрация света, а точное изображение, освоенное художниками гораздо позже, уже в XX веке. Синеватый тополь на заднем плане и изумрудно-зелёное небо предвещали пришествие фовизма. Джонатан убедился, что раньше не представлял себе всей силы таланта своего любимого художника. Владимир не принадлежал к определённому времени. Эта картина была совершенно беспрецедентной, её не с чем было сравнить.
