– И я пригласил его на обед. Сегодня ведь канун Рождества, – спокойно продолжал он.
– Нет! – выкрикнула Летти.
– Но ты же не откажешь умирающему отцу в последнем рождественском желании? – Отец лукаво улыбнулся.
Как мало у него осталось от прежней обаятельной улыбки! Конечно, она ему не откажет.
– Он скрывал тебя от меня целых два месяца!
Взгляд отца заставил ее опустить глаза.
– Лишь чуть дольше, чем ты скрываешь от него сына.
– Я бы хотел его увидеть, – сказал Дариус, – но если ты против того, чтобы я здесь находился, то я не останусь.
Летти вызывающе вскинула голову и посмотрела на отца:
– Ты сказал ему, как зовут ребенка?
– Нет.
– Его зовут Говард. – Она скрестила руки на груди. – Говард Юджиниус Спенсер.
К ее удивлению, Дариус не разозлился и не возмутился. Он просто смотрел на нее, и в его глазах читалась тоска.
– Не эту фамилию я бы выбрал. Его фамилия должна быть Кириллос.
Так он расстроился лишь из-за фамилии? А не из-за того, что она назвала их сына в честь своего отца, его заклятого врага?
Он подошел к ней. Летти сделала над собой усилие, чтобы не отступить от него подальше. Но боялась она не его, а себя. Она дрожала. Дрожала от желания прижаться к нему.
Но она же сделала свой выбор! Она не останется женой человека, который ее не любит!
– Пожалуйста, позволь мне взглянуть на сына, – попросил он и наклонил голову, будто ожидая приговора.
– Разреши, – произнес отец.
Летти поняла, что ей их не победить.
– Хорошо, – резко ответила она и вышла, даже не повернувшись, чтобы убедиться, что Дариус идет за ней следом.
Приложив палец к губам, она осторожно открыла дверь в детскую и прошла в затемненную комнату, сделав знак Дариусу войти.
Они стояли, склонившись над кроваткой, и Летти совершила ошибку – посмотрела на мужа, когда он впервые увидел сына.
Глаза Дариуса сделались изумленными и растерянными, были полны любви. Он протянул руку и нежно погладил темную пушистую головку.
– Мой сын, – прошептал он. – Мой дорогой мальчик.
У Летти в горле образовался такой ком, что она едва не задохнулась. Она вдруг поняла, что не одного Дариуса можно считать бессердечным.
Что же она наделала?
Ослепленная горем от его лжи, она устранила Дариуса от сына. Шесть недель не подпускала его к первенцу. Пусть Дариус не любит ее, но ребенка он любит. Их ребенка. В этом она не сомневалась. Она видит, с какой нежностью он гладит по спинке сладко посапывающего ребенка в комбинезончике Санты.
Она не имеет права не допускать его к сыну.
Дариус осторожно положил руку ей на плечо, и у нее по телу пробежали мурашки.
– Летти… тебе нужно кое-что знать.
Их глаза встретились, и все те чувства, которых она не желала, нахлынули на нее.
Она смотрит на его чуть приоткрытые чувственные губы, слышит прерывистое дыхание и понимает: то, что он сейчас ей скажет, изменит ее жизнь навсегда. Он скажет, что их брак закончен, и теперь он хочет поговорить с ней о том, как они разделят опеку над сыном.
– Нет. – Летти кинулась в коридор, потом – вниз по лестнице.
– Летти! – Дариус бежал за ней.
Она не помнила, как выбежала из дома. Дариус догнал ее у оранжереи и с силой прижал руки к стене, где за стеклами виднелись экзотические растения. Летти, задыхаясь, пыталась вырваться, но он ее не отпускал.
– Прости меня, Летти. – Он опустил голову. – Ты была права. Во всем.
– Простить… тебя? – прошептала она. – Я же не пускала тебя к ребенку…
– Ты была права, выкинув меня из своей жизни. – Он взял в ладони ее лицо. – Я винил тебя и твоего отца. Я винил всех, но виноват-то был я. Именно я.
– Дариус…
– Подожди. – Он поднял руку. – Дай мне сказать. Я не знаю, будет ли у меня еще такая возможность.
Вокруг – тихий, запорошенный снегом сад, белые хлопья падали с серого низкого неба. Летти чувствовала, как сердце колотится в горле. Вот прямо сейчас он скажет ей, что им лучше расстаться.
– Ты права, Летти, – глухо произнес он. – Я пытался купить тебя. Я думал, что деньги – это все, что нужно предлагать людям. Я думал, что смогу эгоистично пользоваться твоей любовью, а свое сердце смогу – как трус – защитить. Правда в том, что защититься мне не удалось.
У него в глазах слезы? Не может быть, чтобы Дариус Кириллос, безжалостный греческий миллиардер, расчувствовался до слез. Это просто от холодного зимнего ветра.
– Я любил тебя, Летти. Это меня испугало. Вся моя жизнь, все, что я знаю о любви, – это сплошные потери. Когда я потерял тебя десять лет назад, то это почти меня уничтожило. Я не хотел никогда больше испытывать это чувство. Поэтому и заковал свою душу в лед. А потом я снова тебя увидел, и после той нашей первой ночи лед треснул. Но даже тогда я боялся. – Он глубоко вздохнул и посмотрел ей в глаза. – Но больше я не боюсь. – Он улыбнулся, покачал головой, взял ее руку и крепко сжал. – Теперь я знаю: правда в том, что любовь никогда не кончается. Настоящая любовь. Любовь твоего отца к тебе, а моего – ко мне. Любовь твоих родителей друг к другу. Летти, даже если ты со мной разведешься, если не захочешь больше меня видеть, я все равно буду тебя любить. И это не принесет мне боли, лишь радость, потому что ты сделала мне столько всего хорошего. Ты спасла меня. Возродила мои чувства. Научила меня снова любить. Подарила мне сына. Что бы ни случилось, я всегда буду благодарен, и я буду тебя любить.
Какие у него теплые руки… Стоя рядом с ним, Летти не чувствовала холодного снега.
– Если ты до сих пор хочешь развестись со мной, то адвокат тебе не нужен. – Подбородок у него напрягся. – Он сунул руку в карман рубашки и вынул сложенный лист бумаги. – Вот.
Развернув лист, Летти окаменела. Она читала то, что там написано, а слова прыгали перед глазами.
– Что это?
– Все. Фэрхоулм. Самолеты. Акции, облигации, банковские счета. Все это переведено на твое имя. Все, что у меня есть.
Она от изумления открыла рот, потом покачала головой:
– Ты же знаешь, что деньги для меня ничего не значат.
– Да, знаю. Но что они значат для меня, тебе известно. Я предлагаю тебе не только мое состояние, Летти. Я предлагаю тебе всю мою жизнь. – Он прижал ее руку к своей щеке и прошептал: – Я предлагаю тебе мое сердце.
Тут Летти поняла, что плачет.
– Я люблю тебя, Летисия Спенсер Кириллос, – хрипло произнес он. – Я знаю, что потерял свою любовь, твое доверие. Если у меня уйдет сто лет, чтобы…
