Они вошли в замок через кухню, где встретили Шанталь. Бастьен поблагодарил ее. Он заметил возле окна маленький рисунок в рамке. Ошеломленный, он подошел ближе. Рисунок был ему знаком.
Папа, мама и он гуляют по причалу. Бастьен нарисовал картинку, когда ему было пять или шесть лет. Они изображены такими счастливыми… Он взял рамку и стер со стекла пыль.
– Я храню его… с тех пор, – сказала Шанталь. – Надеюсь, ты не против?
Он вспомнил слова Аны: «Ты позволяешь грехам родителей влиять на твою жизнь».
В смятении Бастьен поставил рисунок на место. Однако в этот раз он не чувствовал праведный гнев, который обычно душил его. Неужели Ана права? Неужели все это время он позволял событиям шестнадцатилетней давности диктовать ему, как жить?
Он обернулся. Бледная Ана стояла у двери, глядя на него ясными шоколадными глазами, обрамленными густыми ресницами, вызывавшими зависть у большинства женщин.
Она опустила глаза, словно не могла выдержать его пристального взора. Однако от этого ее лицо не стало менее привлекательным. Стоило Бастьену посмотреть на ее чувственные губы, как грудь его сжалась. Сколько раз за ночь ему удалось вкусить их сладость? И все же он жаждал попробовать их еще раз, да так сильно, что не мог дышать.
Краска залила ее лицо. Ему не стало легче оттого, что Ана тоже испытывает безумное влечение.
– Мне нужно привести себя в порядок, – сказала она.
– Хорошо. – Бастьен с облегчением вздохнул.
«Когда я смогу собраться с силами», – подумал он.
Бастьен прошел в кабинет и налил себе бренди.
С бокалом в руке он вышел на террасу, чтобы полюбоваться закатом над любимым озером. Однако сегодня это зрелище не принесло умиротворения.
Сколько Бастьен себя помнил, работа была для него всем. Но теперь он больше всего желал Ану.
Допив бренди, Бастьен вернулся в кабинет.
Он ввел запрос в поисковую строку компьютера, прочитал высветившуюся информацию и перебросил ее на планшет. В коридоре послышался голос Аны.
Бастьен бросился к двери.
Она переоделась в темно-оранжевое платье-рубашку, которое восхитительно оттеняло ее золотистую кожу. Ему пришлось спрятать руки в карманы, чтобы они не потянулись к ней. Ее распущенные темные волосы струились, лаская щеки.
– Ты голодна?
– Нет.
Бастьен постарался не потерять разум от ее утонченного аромата.
– У меня есть для тебя кое-что. Пойдем, – сказал он.
Ана последовала за ним в кабинет.
– Присаживайся.
Удивленная, она села. Он нажал на кнопку, и планшет включился.
– Не знаю, как тебя обучал репетитор, но я нашел программу, с помощью которой ты научишься читать и писать. – Бастьен объяснил Ане, как пользоваться программой, и передал ей планшет. – Он твой. Мы будем заниматься каждое утро после завтрака. Не сомневайся, я буду строг, если почувствую, что ты халтуришь. Почему ты кусаешь губу?
– Потому что пытаюсь не заплакать, идиот!
Бастьен увидел ее глаза, наполненные слезами. Не помня себя, он упал на колени, прижимая ладони к ее щекам.
– Если ты пытаешься разжалобить меня, забудь.
Она рассмеялась, и Бастьен почувствовал себя счастливым. Волосы упали ей на лицо, когда она склонила голову. Он заправил их за ухо.
– Почему ты делаешь это?
Он попытался придумать какой-нибудь легковесный ответ, но не смог.
– Потому что ты великодушная, талантливая и заслуживаешь поддержки.
Ее прекрасные глаза опять наполнились слезами, и Бастьен тихо выругался.
– Но ты говорил…
– Я не должен был. – Он через силу улыбнулся. – До сих пор никто не осмеливался копаться в моем внутреннем мире. Я никого не подпускал так близко. Никого, кроме тебя. Подумать только, сегодня с твоей подачи я даже позвонил матери. Я хочу съездить в Гштад, когда съемки закончатся. Поедешь со мной?
– Конечно, если ты хочешь. – Ее глаза загорелись. – Расскажи, что с ней произошло. Пожалуйста.
Бастьен был в шоке. Неужели он готов рассказать ей еще больше о своей боли?
– Ты уверена? Это довольно неприятно, – предупредил он хриплым голосом. – Помнишь тот последний день в Вербье? Возможно, ты была слишком мала…
– Я помню, – сказала Ана с трогательной улыбкой. – Твоя мама приехала и хотела увидеть твоего отца, а Лили выкрикивала ужасные вещи…
– А он выместил гнев на моей маме, – подхватил Бастьен. – Они говорили по-французски, поэтому ты ничего не поняла. Он заявил, что положит конец ее жалостливым мольбам. – Ана вздрогнула, и Бастьен провел большим пальцем по ее щеке. – Отец сказал, что бросает ее, что они разведутся, как только вернутся в Женеву.
– О, Бастьен!
– И вот здесь произошел неожиданный поворот. Отец сказал маме, что, если она собирается бороться за меня, он не будет стоять у нее на пути. А она… – Незажившая рана разболелась, отбрасывая его на шестнадцать лет назад. – Она заявила, что, если у нее не будет любимого мужа, сын ей не нужен.
Ана вздохнула и обняла его. Бастьен почувствовал, что боль, которую он испытывал все эти годы, стала значительно меньше. Раскрыв душу Ане, он смог частично избавиться от нее.
– О боже, Бастьен, мне так жаль. Я и представить не могла, – прошептала она.
Ана пытается его утешить. Разве с ним случалось такое раньше? После того как отец и мать отвергли его, Бастьен сам пробивал себе путь в жизни. И ему это удавалось. Он преуспевал во всем, за что бы ни брался. Он хотел было посоветовать Ане приберечь жалость для кого-нибудь другого, но у нее на глазах опять выступили слезы.
– Ты снова плачешь.
– Ни один ребенок не должен слышать такое, тем более от родителей!
– Ты плачешь из-за меня, несмотря на все то, что пережила сама?
Тугой узел в груди Бастьена ослаб. Чувства переполняли его.
– Возможно, я плачу из-за нас. – Она поцеловала его в обе щеки. – Мне жаль нас обоих.
Бастьену хотелось прижать ее к себе и никогда не отпускать. Эта мысль потрясла его до глубины души и… заставила отстраниться.
– Не стоит, Ана. Я хорошо усвоил урок. Люди используют любовь как оружие, чтобы причинять друг другу боль. Моя мать пыталась покончить с собой, потому что безумно любила отца и не могла видеть его с другой женщиной. При этом она не думала о сыне.
– Ты считаешь, что она предала тебя?
– Нет. Просто она думала только о себе, мечтала о сказочной жизни, гналась за призрачным «жили долго и счастливо».
– Любовь – это не сказка, – вздохнула Ана.
– Да уж. Каждый раз, когда я собираюсь простить маму, я вспоминаю о том, что она выбрала самый драматичный способ, чтобы выразить свою так называемую любовь. Любовь, которая не подразумевала меня.
