Что с ним не так?
Бастьен знал, что теряет самоконтроль в ее присутствии, но все же попытался устоять.
Он отвернулся.
– Ты, должно быть, ослеп, Клод. Между нами нет никакой…
– Бастьен, полагаю, председатель хочет сказать, что дареному коню в зубы не смотрят, – послышался голос Аны.
Члены совета директоров оживились и заулыбались.
– Если фотография помогает «Бриллиантам Хейдекера» процветать, несмотря на вчерашний удар, это, несомненно, хорошая фотография, не так ли? – продолжила она.
Абсолютно верно, – согласился Делон. – Сегодня утром женщины всего мира, прочитавшие газеты, захотели оказаться на месте мадемуазель Дюваль. Это напрямую касается роста прибыли. На мой взгляд, ваше маленькое приключение в зале суда было гениальной находкой. Может, нам стоит сделать Ану почетным членом совета директоров?
Бастьен перевел взгляд на Ану, лицо которой украшала широкая улыбка. Взгляды всех мужчин в зале были устремлены на нее.
– Возможно, ты забыла, что на тебе висит обвинение?
Ана перестала улыбаться. В ее глазах сверкнула решимость.
– Я уверена, что в конечном счете меня оправдают.
– Не давайте обещания, которые не сможете выполнить, мисс Дюваль.
– Я выясню правду и принесу успех рекламной кампании. Если я вас подведу, можете делать со мной что хотите.
Бастьен посмотрел на ее надутые губки, и тепло разлилось по его телу. Ему захотелось, чтобы Ана не сдержала слово, потому что только в этом случае он сможет подчинить ее своей воле и воспользоваться тем, что она предлагала ему в лифте.
Но затем он представил Ану за решеткой, оторванной от всего мира. Что-то сжалось в груди, и из глубин сознания всплыло давнишнее воспоминание.
Восьмилетняя Ана бежит вниз по лестнице и хочет ему что-то показать. Она все время так поступала: хватала какие-то вещи и несла их ему, а он мечтал, чтобы его оставили в покое.
В покое, чтобы пережить предательство отца и слезы матери, чтобы погоревать о потере семьи…
Бастьен встал:
– Собрание окончено.
Вскоре зал опустел.
Он глубоко вздохнул и повернулся к Ане:
– Кем ты себя возомнила?
– Что?
– Ты должна была молчать, пока тебе не дали слово.
– То есть я должна была вести себя как кукла, готовая выступать по команде?
– Я этого не говорил. – Он почувствовал, как к шее приливает жар.
– Тогда что ты имеешь в виду?
Бастьен растерянно пригладил волосы. Он подошел к столику с напитками и выпил бокал коньяку, позволяя огненной жидкости обжечь горло.
Ему было плевать, что сейчас лишь полдень.
– Это праздничный тост, или «Какого черта Ану не уволили»? – поинтересовалась она.
Бастьен позволил эмоциям взять над ним верх. Он хотел увидеть, как она занервничает, задрожит, почувствует себя проигравшей. Ведь именно так чувствовал себя он.
– Этот называется «Куда подевалось мое благоразумие». Хочешь попробовать?
– Нет, спасибо. Мое благоразумие при мне.
– Правда? Тогда поздравляю. – Он отсалютовал ей бокалом.
Ана нахмурилась и подошла, обволакивая его соблазнительным ароматом, а он жадно смотрел на ее длинные ноги.
– Что в самом деле происходит, Бастьен?
– Почему ты упорно называешь меня по имени, хотя я дал понять, что это запрещено?
– Потому что, несмотря на ужасные флюиды, которые ты излучаешь, я хочу оставаться вежливой. – На ее идеальных пухлых губах появилась нежная улыбка.
Вожделение смешалось с гневом. Бастьен хотел выругаться, но вместо этого схватил бутылку, налил себе еще коньяку и поднес бокал к губам.
– Мне не нужна вежливость, мисс Дюваль. Но если ты продолжишь в том же духе, я воспользуюсь твоим «приглашением». Может, это заставит тебя раз и навсегда исчезнуть из моей жизни.
Глава 5
Воображение немедленно нарисовало ряд образов, один красочнее другого. Ана пыталась отбросить их, умоляя огонь, разгорающийся в животе, не охватывать все тело.
Бастьен медленно потягивал коньяк, наслаждаясь его вкусом, а затем взглянул на нее, приподняв бровь.
– Ничего не хочешь мне сказать?
– Это не имеет смысла.
– Боже мой, ты так же упряма, как в восемь лет.
– А ты научился виртуозно скрывать свои эмоции, правда, под маской грубости, которая тебе не идет, но я-то вижу тебя насквозь.
Он поставил бокал и подошел к ней вплотную.
– Что ты видишь?
Ана едва удержалась, чтобы не погладить его подбородок.
– После стольких лет тебе все еще больно. Не пытайся отрицать это. Ты разговариваешь с отцом только в случае крайней необходимости. Входя в зал, я слышала, как один из членов совета поинтересовался его здоровьем, а ты что-то буркнул. Ты так и не простил отца, разве нет?
– Конечно, не простил! – воскликнул он.
– Думаю, ты должен оставить прошлое в прошлом, чтобы это не уничтожало тебя изнутри.
Бастьен рассмеялся, и его смех был подобен хрусту раздавленного льда.
– Надо же, какой философский подход! Ты применяла его к своей матери?
– Я пыталась, – сказала Ана с болью в голосе, – но она не хочет признавать, что совершила ошибку.
– И ты до сих пор возишься с ней, даже сделала своим агентом. Я могу предположить, что ты в каком-то смысле одобряешь ее поступок.
– Нет! – вздрогнула Ана.
– И как же ты с этим миришься?
Она хотела ответить, но замерла, когда до нее дошло, что она действительно смирилась с поведением матери.
– У меня нет ответов на все вопросы, но я точно знаю, что ты не должен отталкивать отца.
– Ты права, у тебя нет ответов, поэтому не нужно бросать в меня камни. И не нужно говорить со мной о том, что было шестнадцать лет назад. С этой минуты тема закрыта, – отрезал Бастьен, подавляя гнев, отвернулся и подошел к окну.
Ей стало невыносимо жалко его.
– Разве можно не говорить об этом, если прошлое оставляет отпечаток на всем, что ты делаешь?
– Боже мой, Ана, – вырвалось у него, – я пытаюсь справиться. Забудь об этом, пожалуйста!
– Хорошо, забуду. Пока что.
Помолчав, Бастьен повернулся к ней:
– Хороший у тебя вышел трюк с подкупленными газетами. Полагаю, сейчас ты придумываешь продолжение сюжета. Зря.
– Что это значит?
