– По сколько играем? – обеспокоенно спросил Матиас, увидев на столе кучу фишек.
– По центу и молча! – в ту же секунду ответила Даниэль.
– Я пас, – тут же заявил Матиас, кидая карты.
Три приятельницы, которые даже не успели посмотреть, что им сдали, бросили на него испепеляющие взгляды и тоже спасовали. Даниэль собрала карты в колоду, дала снять Мартине и снова сдала.
И опять Матиас едва заглянул в то, что у него оказалось на руках, и сразу запасовал.
– Может, хочешь поговорить? – предложила Ивонна.
– Ну нет! – тут же ощетинилась Даниэль. – В кои-то веки ты не верещишь при каждом ходе, уж лучше помолчим!
– Она не к Мартине обращалась, а к нему! – возразила Колетт, тыча пальцем в Матиаса.
– Все равно, и он тоже пусть помолчит! – вступила Мартина. – Стоит мне слово сказать, как на меня все набрасываются. Он три круга подряд пасует, так что пусть беседует со своей ставкой или помалкивает!
Матиас взял колоду и раздал карты.
– Как же ты паршиво стареешь, старушка моя, – обратилась Даниэль к Мартине, – речь идет не о том, чтобы говорить за игрой, а о том, чтобы дать выговориться ему! Видишь, парень в полном дауне.
Мартина разложила свои карты и сонно покивала головой.
– Ну тогда другое дело, если ему хочется поговорить, пусть говорит, что я еще могу сказать!
Она выложила тройку королей и забрала ставку. Матиас взял свой стакан и осушил его залпом.
– Есть же люди, которые тратят каждый день по два часа в общественном транспорте, чтобы добраться на работу! – заметил он, обращаясь к самому себе.
Четыре подруги переглянулись, не сказав ни слова.
– А Париж всего в двух часах сорока минутах пути, – добавил Матиас.
– Мы будем прикидывать дорогу до всех европейских столиц или продолжим игру в покер? – возмутилась Колетт.
Даниэль толкнула ее локтем, чтобы та замолчала.
Матиас оглядел каждую по очереди, прежде чем вновь затянуть свои причитания.
– Ведь это ж трудно – оставить этот город и вернуться в Париж…
– Не так трудно, как иммигрировать из Польши в 1934 году, если хочешь выслушать мое мнение! – проворчала Колетт, бросая одну карту.
На этот раз ее пихнула Мартина.
Ивонна бросила на Матиаса осуждающий взгляд.
– В начале весны это не казалось таким уж трудным! – едко заметила она.
– Почему ты так говоришь? – опешил Матиас.
– Ты меня прекрасно понял!
– А вот мы ничего не поняли, – хором воскликнули три приятельницы.
– Для жизни вдвоем губительно не физическое расстояние, а то, которое отделяет вас друг от друга. Именно поэтому ты потерял Валентину, а не из-за того, что изменил ей. Она слишком любила тебя и потому рано или поздно простила бы. Но ты был так далеко от нее. Тебе давно пора решиться и немного повзрослеть, по крайней мере постарайся сделать это до того, как твоя дочь окажется более зрелой, чем ты! А теперь замолчи, твой ход!
* * *
Матиас залил свое горе в компании четырех сестричек Далтон. В тот вечер, поднимаясь по ступенькам крыльца, он испытывал реальное головокружение.
* * *
Назавтра Антуан отвел детей в школу и сразу же ушел на работу сам. В агентстве у него было полно дел из-за работ у Ивонны. А поскольку Матиас отправился бегать в парк, чтобы привести мысли в порядок, Софи пришла на пару часов посидеть с детьми. Эмили подумала про себя, что, если ее отец действительно хотел собраться с мыслями, для начала ему следовало выбрать какую-нибудь поумнее: бегать по парку в его состоянии вряд ли могло сойти за удачную идею. С того момента, как папа съел кабачковую запеканку, выглядел он ужасно, и его головокружения усилились. А поскольку это длилось уже два дня, значит, с ним что-то было неладно.
Обсудив все с Луи, они решили воздержаться от каких-либо комментариев. Можно надеяться, что Софи останется на ужин, а когда она оставалась, это всегда обещало массу приятностей: ужин у телевизора и отбой попозже.
* * *
Именно в тот вечер Эмили поделилась со своим дневником некоторыми наблюдениями: в последнее время она заметила, что все идет не очень гладко. Когда она услышала шум падения на лестнице, то сразу велела Луи вызывать подмогу, а Луи приписал на полях, что этой подмогой был его папа.
* * *
Антуан расхаживал по коридору медицинского центра. Приемная, где томились пациенты, была полна под завязку. Каждый ожидал своей очереди, перелистывая потрепанные журналы, кучей наваленные на низком столике. Но он так беспокоился, что не мог читать.
Наконец из кабинета, где проводилась диагностика, вышел врач и направился к нему. Доктор попросил следовать за ним и отвел Антуана в сторонку:
– Никаких повреждений головного мозга нет, только большая гематома на лбу, и рентген ничего тревожного не показывает. На всякий случай мы сделали эхографию. Ничего особенного там не разглядеть, но лучшая новость, которую я могу вам сообщить, это что с ребенком все в порядке.
XVIII
Дверь в палату отворилась.
На Софи был голубой халат и тапочки, которые ее заставили надеть, чтобы пройти обследование.
– Подожди меня снаружи, – сказала она Антуану.
Он вернулся обратно на свой стул напротив регистрационной стойки. Когда она вышла к нему, у нее было маленькое напряженное лицо. – Чего ты дожидалась, чтобы все мне рассказать? – буркнул Антуан.
– Рассказать тебе что?… Это же не болезнь.
– А отец – тот тип, которому я пишу письма?
Кассирша диспансера сделала знак Софи. Результаты обследования были распечатаны, она могла забрать и расплатиться.
– Я устала, Антуан; сейчас я расплачусь и ты меня отвезешь, ладно?
* * *
Ключ повернулся в замке. Матиас положил свой бумажник в вазочку для содержимого карманов у входа. Устроившись в кожаном кресле, Антуан читал при свете лампы на круглом столике.
– Извини, уже поздно, но у меня было чертовски много работы.
– М-м-м-м.
– Что?
– Ничего, у тебя чертовски много работы каждый вечер.
– Ну да, у меня чертовски много работы!
– Говори потише, Софи спит в кабинете.
– Вы куда-то ходили?
– О чем ты говоришь?… Ей стало нехорошо.
– Господи, что-нибудь серьезное?
– Ее стошнило, и она потеряла сознание.
– Она что, съела твой шоколадный мусс?
