Я уехала, не сказав тебе очень важной вещи: Филипп, я очень по тебе скучаю и часто перелистываю наш фотоальбом, снова и снова рассматривая дорогие нам обоим фотографии нашего детства. Прости меня за то, что я такая, какая есть, не способная жить ради другого.
Сьюзен
* * *
Таймс-сквер. В шумной толпе, всегда собирающейся здесь в канун Нового года, Филипп встретил институтских приятелей. Огромные цифры зажглись на фасаде здания «Нью-Йорк тайме». Наступила полночь, начался новый, 1977 год. На головы присутствующих, обменивающихся поздравлениями, обрушился дождь конфетти. Филипп чувствовал себя одиноким среди всех этих веселых, целующихся людей. Какие же они странные, эти дни, в которые положено радоваться согласно календарю. Вдоль заграждения, пробираясь сквозь толпу, шла молодая женщина. Она нечаянно толкнула Филиппа, обошла его, обернулась и улыбнулась. Он поднял руку и помахал ей. Она кивнула, словно извиняясь, что не может двигаться быстрей. Их разделяло уже три человека, казалось, поток уносит женщину вдаль. Филипп поспешил протиснуться между двумя растерянными туристами. Женщина пропала, потом он увидел ее вновь, она словно бы вынырнула на поверхность, чтобы глотнуть кислорода. Филипп старался изо всех сил не потерять ее из виду. Дистанция между ними сократилась, до нее уже можно было докричаться среди шумной толпы. Последний рывок, и Филипп, оказавшись наконец рядом с ней, схватил ее за руку. Женщина удивленно оглянулась, и он, улыбнувшись, скорее прокричал, чем сказал:
— С Новым годом, Мэри! Если пообещаете не царапать мне руку, я приглашаю вас выпить по стаканчику, пока прилив не схлынет!
Улыбнувшись в ответ, она прокричала:
— Однако какой прогресс для человека, который отрекомендовался застенчивым!
— Это было больше года назад. У меня была масса времени.
— Вы много тренировались?
— Еще пара вопросов в этом шуме, и я оглохну! Не возражаете, если мы отправимся в какое-нибудь более тихое местечко?
— Я была тут с друзьями, но, по-моему, я окончательно их потеряла. Мы собирались встретиться в Даунтауне. Хотите присоединиться?
Филипп согласно кивнул, и они позволили толпе увлечь себя к нижней части города. В конце Седьмой авеню они свернули на Бликер-стрит и по ней выбрались на Третью. В «Blue Note», где их поджидали друзья Мэри, пианист наигрывал джазовые мелодии, никогда не выходящие из моды.
Холодным утром первого января на пустынных тротуарах Сохо лишь груды пустых бутылок свидетельствовали о разгуле ушедшей ночи. Город спал тяжелым сном. Лишь изредка рокот случайной машины нарушал тишину квартала, еще не очнувшегося от похмелья. Мэри вышла из дверей дома, в котором жил Филипп. Поежилась, кутаясь в пальто, от порыва ледяного ветра, дошла до перекрестка и подняла руку, останавливая желтое такси. Села в него, и машина исчезла на Бродвее. 2 января этого года Эррол Гарнер навсегда захлопнул крышку своего пианино, а Филипп отправился на занятия в университете.
* * *
В начале февраля Сьюзен получила письмо из Вашингтона. После запоздалых поздравлений с Новым годом и всяческих положенных по этому случаю пожеланий начальство предлагало ей подумать над тем, чтобы разбить наконец в горах новый лагерь для беженцев. Сьюзен предлагалось подготовить смету и приехать со своим проектом, как только она сможет. Дожди еще не прекратились. Сидя на крыльце своего дома, Сьюзен наблюдала, как льющаяся с неба вода впитывается землей.
Все это время она думала о людях, живущих в горах, которые из года в год, каждую зиму, сталкиваются с разгулом стихии, сводящей на нет все их летние труды. Через несколько недель они безропотно начнут все сызнова, лишь беднея с каждым новым сезоном. Хуан молча прикурил самокрутку. Сьюзен тут же отобрала ее у него и глубоко затянулась:
— И что это ты у нас куришь, что так Индией пахнет?
— Это всего лишь смесь Табаков, крепкого и слабого, отсюда аромат, — хитро улыбнулся Хуан.
— Похоже на амбру.
— Я не знаю, что это такое.
— Запах моего детства. От моей мамы пахло амброй.
— Вы тоскуете по детству?
— По людям, с ним связанным, по родителям, по Филиппу.
— Почему вы не остались с ним?
— Он что, тебе заплатил, чтобы ты это выяснил?
— Я с ним не знаком, а вы мне ничего не ответили.
— Потому что не хочу.
— Вы странная, дона Бланка. От чего вы бежали, чтобы затеряться среди нас?
— Все наоборот, sipote, именно здесь я нашла себя, а ты достал меня своими вопросами. Как по-твоему, гроза продлится долго?
В ответ Хуан указал рукой на горизонт, где уже виднелись проблески света, возвещающие конец ненастья. Самое большее через час дождь прекратится. Запах мокрой земли и хвои наполнял все уголки ее скромной хижины. Сьюзен раскрыла дверцы шкафа, чтобы и вещи пропитались этим запахом. Когда она надевала хлопковую рубашку, напоенную этим ароматом, по ее коже пробегала чувственная волна.
Сьюзен выкинула «бычок», резко встала и широко улыбнулась Хуану.
— Прыгай в грузовик. Едем!
— Куда это?
— Да перестань ты все время задавать вопросы! Прежде чем завестись, «додж» пару раз чихнул. Его
огромные колеса увязли в грязи; побуксовав какое-то время, они наконец зацепились за грунт. Задний мост занесло, но мощным рывком машина выровнялась. С боков грузовик заляпало грязью. Сьюзен жала на газ. Ветер хлестал ей в лицо, она сияла от счастья и восторженно вопила. Хуан присоединился к ней. Они неслись к горам.
— Куда мы едем?
— Повидать малышку. Я по ней соскучилась!
— Дорогу размыло, мы не сможем подняться.
— Знаешь что говорил наш президент? Есть люди, которые видят вещи такими, какие они есть, и задаются вопросом «почему?». А я вот вижу их такими, какими они могли бы быть, и говорю себе: «Почему бы и нет?» Нынче вечером мы будем ужинать с сеньором Роландо Альваресом.
Если бы Кеннеди был знаком с гондурасскими зимними дорогами, он бы скорее всего подождал до весны, чтобы произнести свой афоризм. Шесть часов спустя, иначе говоря, на полпути, залепленные грязью колеса уже не могли двигать машину вперед. Они буксовали, и запах жженой резины вынудил Сьюзен признать очевидное. Застряв на перевале, они не могли нынче вечером проехать оставшиеся шесть витков, отделявшие их от деревни, где жила девочка, занявшая так много места в сердце Сьюзен. Хуан слазил в кузов и притащил четыре джутовых мешка.
— Похоже, ночуем здесь, — лаконично изрек он.
— Иногда я настолько упертая, что сама себя с трудом выношу.
— Не переживайте, не у вас одной тяжелый характер.
— Не золоти пилюлю. Сегодня еще не День святой Сусанны, с комплиментами можно обождать.
