— Есть один человек, но он занимает в моей жизни не много места. Кажется, в этой неустойчивой ситуации я обрела подобие равновесия. Моё рабочее расписание не оставляет достаточного места для какой-либо жизни, кроме врачебной. Чтобы быть вдвоём, нужно много времени.
— Я скажу вам вот что: чем дальше, тем больше я понимаю, что одиночество, даже неплохо замаскированное, крадёт немало времени у жизни. Нельзя посвящать себя одной работе.
Лорен позвала Кали, убежавшую слишком далеко, и повернулась к Полу.
— Если вспомнить, что мне пришлось совершить прошлой ночью, то вряд ли ваш друг разделяет это мнение. К тому же наши с вами отношения не настолько близки, чтобы продолжать этот разговор.
— Прошу меня извинить, я не хотел читать нотации, просто…
— Что? — поторопила его Лорен.
— Ничего.
Лорен встала и поблагодарила Пола за угощение.
— Могу я кое о чём попросить вас?
— О чём угодно!
— Знаю, это может показаться бесцеремонностью, но не позволите ли вы мне иногда звонить вам и узнавать о состоянии моего пациента? Мне запрещено звонить в больницу… Лицо Пола повеселело.
— Чему вы улыбаетесь? — спросила его Лорен.
— Ничему. Боюсь, наши с вами отношения не настолько близки, чтобы продолжать этот разговор.
Несколько минут они молчали.
— Звоните мне, когда хотите… У вас есть мой номер телефона?
— Увы, нет. Бетти записала его в бланке госпитализации вашего друга в графе «С кем связаться в экстренном случае».
Пол записал номер своего домашнего телефона на чеке оплаты банковской карточкой и отдал его Лорен, повторив, что она может звонить ему в любое время. Она спрятала бумажку в карман джинсов, поблагодарила Пола и зашагала прочь.
— Вашего пациента зовут Артур Эшби, — сказал Пол ей вслед лукавым тоном.
Лорен кивнула на ходу, дружески помахала ему рукой и пошла за Кали. Когда она отошла достаточно далеко, Пол позвонил в Мемориальный госпиталь. Он попросил соединить его с постом медицинских сестёр в отделении неврологии, у него чрезвычайно важное сообщение для пациента в палате 307. Его надо передать ему как можно быстрее, даже ночью, если он будет бодрствовать.
— Что за сообщение? — спросили его.
— Скажите ему, что цель поражена!
И Пол радостно оборвал связь. Неподалёку от пего сидела на скамейке женщина, наблюдавшая за ним со смесью грусти и гнева. Пол узнал её, когда она встала и пошла к проезжей части, чтобы остановить такси. Это была Онега. Пол побежал за ней, но было поздно: она села в такси, машина тронулась.
— Черт! — крикнул Пол, один на стоянке перед пристанью для яхт.
13
В баре было почти пусто. В глубине зала пианист наигрывал что-то из Дюка Эллингтона. Онега отодвинула пустой бокал и попросила бармена налить ещё сухого мартини.
— Не рановато ли для третьей рюмки? — спросил бармен, выполняя заказ.
— У тебя есть специальные часы для несчастья?
— Мои клиенты обычно топят своё горе в рюмке под конец дня.
— Я украинка, — сказала Онега, поднимая свой бокал, — у нас культ ностальгии, которого никто на Западе не поймёт. Тут нужен особый душевный талант, которого вы лишены!
Онега отошла от стойки и подошла к пианино. Музыкант заиграл песню Ната Кинга Коула. Она выпила свой бокал залпом. Пианист, не переставая играть, подал бармену знак, означавший, что ей надо налить ещё. Народу в баре прибывало. Уже стемнело, когда появился Пол. Он подошёл к Онеге, делая вид, будто не замечает, что она уже пьяна.
Зверь ползёт подлизываться на брюхе, поджав хвост, — сказала она.
— Я думал, что вы на Востоке лучше переносите спиртное.
— Ты привык ошибаться на мой счёт. Немного больше, немного меньше — какая разница?
— Я искал тебя повсюду, — сказал он, беря её за плечо, когда она пошатнулась на табурете.
— Искал — и нашёл. Да у тебя нюх!
— Пойдём, я тебя провожу.
— Тебе не хватает острых ощущений, вот ты и решил поиграть' с русской куклой. Удобно устроился, я ведь всегда под рукой!
— Что ты болтаешь? Я заезжал за тобой, звонил на твой мобильный, объехал все рестораны, которые ты называла, а потом вспомнил про это место.
Онега встала, держась за стойку.
— Зачем, Пол? Я видела тебя у пристани с той девушкой. Прошу тебя, только не рассказывай, что это совсем не то, что я думаю. Это такая банальная ложь!
— Это совсем не то, что ты думаешь! Это женщина, которую уже много лет любит Артур!
Онега смотрела на него горящими отчаянием глазами.
— А кого любишь ты? — спросила она, гордо вскидывая голову.
Пол положил на стойку несколько купюр и взял её за плечо.
— Боюсь, мне сейчас станет плохо, — предупредила Онега, с трудом преодолевая несколько метров тротуара, отделявшие их от машины.
Влево, в темноту, уходила узкая улочка. Пол повёл её туда по выщербленному асфальту. Деревянные ящики скрыли их от любопытных глаз. Пол держал Онегу над сточной решёткой, пока она освобождала желудок от пищи, а душу — от печали. После последней рвотной судороги Пол вытер ей губы собственным носовым платком. Онега выпрямилась, по-прежнему гордая и недоступная.
— Отвези меня домой!
Кабриолет помчался по О'Фарелл-авеню. Ветер трепал Онеге волосы, лицо раскраснелось. Поездка была долгой. Наконец Пол затормозил у небольшого дома, где жила Онега, заглушил двигатель и посмотрел на неё.
— Я тебе не соврал, — сказал Пол, нарушив затянувшееся молчание.
— Знаю, — прошептала она.
— Всё это было необходимо?
— Когда-нибудь ты, может быть, поймёшь меня. Я не приглашаю тебя подняться, я не в состоянии тебя принять.
Она вышла из машины и пошла к двери. С порога она оглянулась и показала Полу его платок.
— Я могу его оставить?
— Можешь выбросить.
— У нас с такой лёгкостью не расстаются с первым даром любви.
Онега вошла в дом и стала подниматься по лестнице. Пол дождался, когда в окне её квартиры зажжётся свет, и умчался по пустой улице.
Инспектор Пильгез застёгивал пуговицы пижамы, оглядывая себя в высокое зеркало спальни.
— Тебе очень идёт, — сказала Наталия, — я сразу поняла, что она прямо как на тебя сшита как только её увидела.
— Спасибо, — сказал Джордж, целуя её в нос. Наталия выдвинула ящик тумбочки и достала стеклянную банку с ложкой.
— Джордж! — властно позвала она.
