— Это символично, — улыбнулся Старыгин. — Настоящее искусство находится все же выше, и чтобы полюбоваться им, нужно приложить усилие…
Они поднялись еще на два витка лестницы. Старыгин остановился на площадке, чтобы полюбоваться открывшейся перед ним поразительной панорамой — черепичные крыши Венеции были залиты закатным солнцем. Чуть дальше пламенел в вечерних лучах шпиль какой-то церкви. Совсем недалеко на крыше одного из домов была установлена деревянная терраса, на которой старый красивый человек в бархатном пиджаке пил красное вино, глядя на закат.
— Как здесь красиво! — не удержался Старыгин от восторженного возгласа.
— Не могу с вами не согласиться!
С этими словами Анджела открыла дверь в глубине площадки, и они со Старыгиным вошли в полупустое, скромно отделанное помещение.
Внутри этой комнаты была вывешена всего одна картина — большое полотно, в котором Старыгин сразу узнал еще одну «Тайную вечерю» работы Тинторетто.
— Вот та картина, о которой мы с вами говорили, — произнесла Анджела с какой-то торжественной интонацией. — Она, как и башня, принадлежала нашей семье. И вместе с башней мой дед подарил ее городской магистратуре.
— Вы никогда не жалеете об этом? — спросил Старыгин, любуясь полотном.
— Иногда… изредка. — Анджела подошла ближе к картине. — Честно говоря, довольно часто. Хотя, наверное, дед поступил правильно. И я на его месте сделала бы то же самое. Такие шедевры не должны принадлежать одному человеку или одной семье. Ну что ж, вот мы и пришли. Это та самая картина, над которой Тинторетто работал одновременно с портретом адмирала.
Старыгин для начала осмотрел всю картину целиком.
По композиции, по расположению главных и второстепенных персонажей она была удивительно похожа на те две картины, которые он видел в загадочной церкви Сан-Деметрио. Те же тринадцать человек сидят за столом, такая же густая клубящаяся тьма окружает их, служа рамой их скромному ужину и намекая на ожидающее их страшное и величественное будущее.
В комнате было полутемно, и лица персонажей картины были плохо видны.
Анджела подошла ближе к картине и нажала кнопку.
Тут же включился расположенный внизу светильник, залив полотно ярким светом.
Лица Христа и его сотрапезников выступили из темноты.
Старыгин разглядывал их одно за другим…
Это были совсем другие лица, совсем другие люди, не те, каких он видел на картине в церкви Сан-Деметрио. Впрочем, этого и следовало ожидать — Тинторетто, создавая эти картины, пользовался услугами разных натурщиков…
Разных ли?
Одно из лиц, лицо человека, сидящего на правом краю группы, показалось Старыгину знакомым.
Он снова пожалел, что не сумел сфотографировать картины в призрачной церкви. Но его профессиональная, буквально фотографическая память отчетливо сохранила те картины, как будто они были перед ним. Дмитрий Алексеевич плотно закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на воспоминании, — и «Тайная вечеря» отчетливо проступила на внутренней стороне его век.
И всякие сомнения отпали: за тем столом, с правого края, сидел тот же самый человек, что и здесь, на картине во дворце Контарини.
— Вы видите этого апостола справа? — спросил Старыгин свою спутницу, чтобы проверить собственную догадку.
— Справа? — переспросила Анджела, подходя к картине. — Черт! Да это же граф Вилланова!
— Мне тоже так показалось, — удовлетворенно проговорил Старыгин. — Значит, я не ошибся.
— Вы не ошиблись… но как же я раньше этого не заметила? Как никто этого не заметил?
— Ну, должно быть, никому прежде не приходило в голову искать сходство персонажей этой картины с реальными лицами венецианской истории. А мы с вами только что рассматривали портрет Вилланова — вот и заметили сходство.
— Удивительно! — Анджела разглядывала лицо графа. — Это ведь тема для серьезного научного исследования! Для чего Тинторетто поместил графа Вилланова среди апостолов? Что он хотел этим сказать? Какой в этом тайный смысл?
— Что он хотел этим сказать — не знаю, а вот что я хочу спросить: нет ли у вас здесь ультрафиолетового светильника?
— Одну минуту… — Анджела открыла металлический ящик, стоявший в углу комнаты, и достала из него стеклянную пластину. Она надела эту пластину на светильник, и картину залил фантастический бледно-сиреневый свет.
— Как удачно! — усмехнулся Старыгин. — Это то, что называется «рояль в кустах».
— Это то, что называется «хозяйство искусствоведа», — возразила ему Анджела. — Я занималась исследованием этой картины и оставила здесь светофильтр…
— Вы изучали эту картину в ультрафиолетовом освещении? Значит, вы видели это? — Старыгин показал на надпись, которая проступила на одежде персонажа с лицом графа Вилланова.
— Вот это да! — удивленно воскликнула Анджела. — Либо я недостаточно внимательно обследовала картину, либо эта надпись появилась здесь уже после того, как я закончила свое исследование!
На рубище святого с лицом средневекового заговорщика отчетливо проступили две строки.
Выше — уже знакомые Старыгину латинские слова — «Secretum Secretorum».
А под ними — несколько цифр: 1555.
Дмитрий Алексеевич вспомнил надпись на картине в призрачной церкви: «Каждый из тринадцати хранит свою часть тайны».
Похоже, одну из этих частей хранил человек на этом полотне — апостол с лицом графа Вилланова. Но он не собирался открывать свою тайну Старыгину — возможно, потому, что он здесь — чужак, посторонний человек… тогда, возможно, он откроет эту тайну тому, кто всеми корнями связан с этим прекрасным городом?
— Что могут значить эти цифры? — спросил Старыгин свою спутницу. — Похоже на дату, на год. Но эта дата не может быть связана с созданием картины. Вы говорили, заговор Беллини был…
— В одна тысяча пятьсот восемьдесят пятом году, — чуть помедлив, вспомнила Анджела.
— А эта дата на тридцать лет раньше. Конечно, Тинторетто может иметь к ней какое-то отношение, но вот какое…
Старыгин замолчал, заметив, с каким волнением Анджела смотрит на светящиеся цифры.
— Вы… похоже, вы знаете, что это значит?
— Еще бы мне не знать! — удивительно тихо ответила Анджела. — Это — одна из самых трагических дат в истории моей семьи… возможно, самая трагическая.
— Вот как?
— Да… в тысяча пятьсот пятьдесят пятом году от рождества Христова мой далекий предок, один из основателей моего рода, Гвидо Контарини, замуровал свою жену вместе с маленьким ребенком в подземелье под церковью Святого Захарии.
— Ужас какой! За что он так поступил с ней?
— Он узнал, что жена изменила ему с конюхом. И что ребенок — не от него.
