К тому же, сказал Пашка, сегодня дежурит не самый приветливый из охранников — некий пожилой субъект по прозвищу Егерь. На ребят он часто орет и знает одно: «У всех только хулиганство на уме». Обнаружив нас застрявшими у выхода, Егерь занесет наши фамилии в дежурный журнал и, может быть, накатает докладную директору. Нам-то наплевать, а Петруше может влететь — зачем ушел и оставил детей одних?
Я глянула на часики. Была половина девятого.
Томчик озабоченно сказал, что если сильно задержится, его могут не отпустить больше на съемки.
— Папа говорит: что-то слишком ты увлекся этим делом, голубчик…
Впрочем, он не сильно тревожился. Верил в меня и Пашку на сто процентов и считал, что мы сумеем выкрутиться из неприятности.
— Ладно, — сказал Пашка, — Идем. Попробуем… Только заскочим в «съемочную», возьмем свечку.
— Ты что задумал?
— Есть еще один выход…
Я больше не стала спрашивать, запахло тайной.
Съемочная была тоже заперта, но мы знали, где припрятан запасной ключ — сверху, на косяке. Пашка прыгнул, достал. Не включая света, мы нащупали на столе канделябр со свечками. Эту штуку мы снимали в эпизоде, когда Том сидит вечером в своей комнате и читает книгу о путешествиях (а потом сердитая тетушка гонит его спать и дует на свечи). Пашка нашел под скатертью и коробок со спичками. Сказал:
— Все по плану… Поворот оверштаг…
3
Мы опять пошли по коридорам — крадучись, чтобы не попасть на глаза Егерю. Поднялись на третий этаж.
— Лишь бы не был заперт зал, — шепнул Пашка. — Помолимся судьбе…
Я суеверно сцепила на левой руке указательный и средний пальцы.
Судьба оказалась милостива, большой актовый зал, самый главный во Дворце, был не заперт (а зачем его запирать?) Свет, конечно, не горел, по высоченым окнам пролетали лучи от пробегавших по площади Повстанцев машин. Пашка взял за руку меня, я — Томчика. В ладони Томчика пульсировала жилка.
— Не бойся, — шепнула я.
— Я ни капельки не боюсь, — выдохнул Томчик. — Только… немножко боюсь опоздать.
— Не опоздаем, — пообещал Пашка.
Он повел нас к сцене. Мы, запинаясь, поднялись на нее по боковой лесенке. И когда оказались позади занавеса, Пашка зажег свечу.
В желтом дрожащем свете пространство сцены показалось громадным.
— Вон туда… — шепнул Пашка и потянул нас за кулисы. Они колыхнулись, будто… ну прямо, как космические пространства. Но пахли совсем не космически, а обычной пылью. Томчик чихнул. Мою руку он не отпускал.
За кулисами обнаружилась кирпичная стена с глубокими нишами. Одна ниша была наполовину заставлена фанерными ящиками, и как раз в нее Пашка и ввел нас — словно в тамбур. Здесь в боковой стенке мы увидели узкую дверь. Пашка ее потянул, открыл.
— Теперь шагайте осторожнее, тут круто…
Мы попали в темную кирпичную шахту, по ней уходила далеко вниз винтовая железная лесенка.
И мы пошли по ней.
И шли, шли… А по кирпичам двигались большущие ломаные тени.
— Как в кино, — вдруг шепнул Томчик. — Про золотой ключик.
И я тоже вспомнила эти кадры: как папа Карло и Буратино с друзьями спускаются в подземелье, когда открыли волшебную дверцу. Холодок по спине… А Томчик, видимо, не боялся темноты и приключений: большому, умному и сильному Пашке Капитанову он доверял всей душой. Хотя мою руку все же не отпускал.
Я тоже доверяла Пашке, но все-таки… куда мы идем-то? Я знала, что за Пашкиным спокойствием прячется склонность к авантюрам. И еще опасалась: вдруг уронит свечку да запалит весь дворец? Тогда, конечно, все споры будут решены самым простым путем, но не хотелось бы…
Пахло сырой известкой и железом. Пашка шел впереди. Иногда он шепотом чертыхался: горячий стеарин капал ему на руку.
Мне казалось, что мы спускаемся к центру Земли. Уж первый этаж-то мы явно миновали давным-давно…
Сейчас скажу: кончай свою загадочную дурь, объясни все как надо!.. Я не успела — лестница кончилась.
Привела нас лестница в сырую холодную комнатку — этакая внутренность куба из кирпича. Здесь стояли несколько железных бочек, а к одной стене были наклонно прислонены полусгнившие горбыли. Пашка пригнувшись нырнул под них и поманил нас. Под этой косой, пахнущей плесенью крышей мы разглядели ржавую, с крупными заклепками, дверь. Ну, прямо средневековье! И скрип у двери был «средневековый», как в кино про рыцарские замки — это когда Пашка потянул на себя могучее висячее кольцо. Дверь нехотя отошла наполовину.
Пашка снова поманил нас.
И мы попали в настоящий подземный ход.
Высота была метра два, ширина около полутора… Сводчатый потолок и стены — вперемешку из кусов гранита и кирпичей. Под ногами — ровные каменные плиты. Шаги и шепот отзывались глухим эхом. Коридор оказался извилистым — не разглядишь, куда ведет.
Пашка наконец снизошел до объяснений:
— Мы этот путь нашли в прошлом году с Валеркой Завьяловым. Хороший такой парнишка, тоже в кружке занимался. Жалко, что потом уехал в Хабаровск… Мы вот так же однажды бродили по дворцу украдкой, тайны разыскивали, и вот… Этот ход, наверно, еще Арамеев строил для своих тайных дел…
— Неужели про него никто не знает? — удивилась я.
— Может, кто-то знает, да помалкивает. А может, и никто… Кому он нужен-то сейчас…
— Нам, — сказала я. — Долго он еще будет тянуться? И куда мы придем?
Пашка сообщил, что недолго. А придем в парк.
— Надеюсь, там выход не замурован? И не заперт?
— Заперт, конечно, — «успокоил» Пашка. И хмыкнул. — Зачем подземные ходы держать открытыми? Мы с Валеркой и заперли, на могучий старинный замок, чтобы никто с той стороны совался. Пусть думают, что это вход в кладовку для дворников, если увидят…
Я напомнила:
— Имей в виду, ребенку пора домой.
Томчик не обижался на «ребенка», знал, что это шутя. Сейчас он уже не держал мою руку, шел впереди меня, следом за Пашкой. Оглянулся:
— Женя, я вспомнил! Папа сегодня на дежурстве, можно не торопиться.
— Это хорошо… Однако моя мама не на дежурстве, — проворчала я.
Ход раздвоился.
— Нам направо, — сказал Пашка.
— А что налево? — шепотом спросил его спину Томчик.
— Там тупик… Там мы с Валеркой однажды нашли револьвер.
Томчик споткнулся.
— К… какой револьвер?
— Обыкновенный. Наган… Наверно, с давних времен лежал.
Томчик опять сбил шаг. Мне показалось, что он стал чего-то бояться. Я бодро сказала:
