Гельмут повернулся назад и зашагал к мосту. С каждым шагом становилось все темнее и темнее.
Дойдя до моста, он понял, что не видит вокруг себя ничего.
★ ★ ★
ВЫПИСКА
из протокола допроса подозреваемого в шпионаже Гельмута Лаубе
от 13 августа 1941 года
ВОПРОС. То есть вы совершенно точно уверены, что ранили ножом в глаз именно Рауля Сальгадо?
ОТВЕТ. Да. Абсолютно точно.
ВОПРОС. Товарищ Сальгадо предложил провести очную ставку. Он уверен, что это были вы, но хотел бы еще раз посмотреть вам в глаза. Трудно отказать в таком желании. Вы согласны?
ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Скажите, вы когда-нибудь жалели о том, что стали шпионом?
ОТВЕТ. Вопрос не имеет отношения к делу.
ВОПРОС. Наш допрос близится к завершению. Мы узнали и подтвердили почти все, что нужно. Можем позволить себе некоторые вольности. Так жалели или нет?
ОТВЕТ. Жалел.
ВОПРОС. Не хотели бы все переиграть? Отменить? Зажить по-новому?
ОТВЕТ. Хотел бы.
ВОПРОС. Готовы сотрудничать?
ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Очень хорошо. Но об этом позже. А пока, перед тем, как мы перейдем к финальной части нашего разговора, хотелось бы прояснить еще пару моментов из вашей биографии.
ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Расскажите, что вы делали в 1933 году.
VIII. Сердце
Измотанные дальним переходом, уставшие от боя, изможденные и замерзшие, бойцы спали вповалку вокруг наспех разведенного костра. Всем им снился один и тот же сон.
Караульный сидел у огня, опершись щекой о винтовку, и пытался не уснуть. Он знал, что снится солдатам. Они видели свой дом и своих женщин. Караульный знал, что у многих из них уже не было дома и не было женщин. Но пусть они будут хотя бы в этом сне, думал он, вглядываясь в их лица, озаренные отблесками костра.
Он сидел, слушая треск поленьев, и ждал, когда его сменят. Он ждал своей очереди увидеть дом и женщину, которых уже не было на свете.
Противник располагался в десяти километрах на юг.
(Из рассказа Юрия Холодова «Оранжевый отблеск»)
★ ★ ★
Из воспоминаний Гельмута Лаубе. Запись от 1 марта 1967 года, Восточный Берлин
В мае 1933 года на Зенефельдерплац проходил небольшой митинг штурмовиков — таких мероприятий в то время было полно по всей стране, и проходили они с такой частотой, что если бы я взялся освещать все митинги в одном только Берлине, у меня бы не оставалось времени на сон и еду. После увольнения из «Берлинер Тагеблатт» я не стал долго колебаться и устроился в «Фёлькишер Беобахтер» — платили там почти столько же, а веселья было куда больше. Наконец-то я мог честно писать все, о чем думаю, не опасаясь порицания от начальства. Мои мысли целиком совпадали с мнениями, господствующими в партии.
На площади собралось около пяти десятков крепких парней в коричневых рубашках, перед ними выступал старый партийный функционер с нависающим над ремнем пивным брюшком. Имени его уже не припомню — кажется, он вступил в партию в начале двадцатых и лично участвовал в путче, о чем сам же с гордостью и рассказывал на митинге. На груди моей висела любимая Leica II, в руках — блокнот и карандаш. Я записывал и фотографировал. Толстяк говорил много и охотно, размахивая толстыми руками и порой срываясь на крик.
— Вы — будущее Германии! — кричал он. — Мы перешагнули порог невиданных перемен, и впереди у нас целая вечность. Раньше многие из нас до этого с опаской смотрели в будущее. Мы спрашивали: что мы будем делать? Куда мы пойдем? Ответы на эти вопросы дал нам Адольф Гитлер!
Парни захлопали в ладоши, кто-то смеялся, но у большинства собравшихся горели глаза. На этого несуразного толстого человечка, заклинающего толпу именем канцлера, смотрели, как на пророка.
— Победа никому никогда не дается просто так, — продолжал толстяк. — Нам предстоит решить огромную массу проблем, нам предстоит вырваться из кольца предателей, опутавших нашу страну. Нам предстоит много работы на благо германской нации, и мы сделаем все, чтобы через каких-нибудь пятнадцать лет наши дети говорили о Германии с гордо поднятой головой и блеском в глазах! И да, друзья мои, проблем накопилось много. Нам придется потратить много сил, чтобы вытащить нашу страну из той ямы, в которую ее затянули коммунисты, — он ненадолго замолчал. — Коммунисты и евреи!
Толпа бешено зааплодировала. Я фотографировал толстяка и лица штурмовиков, а затем отошел чуть подальше, чтобы попытаться поймать в фокус всех собравшихся, как вдруг заметил, что за спиной одного из парней в коричневой рубашке стоит худой юноша в легком пальто, кудрявый, черноволосый и с болезненным лицом. На вид ему было лет восемнадцать. Казалось, он хотел подойти к штурмовикам и что-то сказать им, но не решался.
Штурмовики заметили его первыми. Подумав, что сейчас можно получить неплохие кадры, я направился к ним.
— Чего смотришь? — один из штурмовиков подошел к юноше почти вплотную, он был на голову выше его и шире в плечах в два раза.
— Просто смотрю, — ответил юноша.
— Ты тут что забыл? — спросил второй штурмовик, заметив беседу и подойдя к ним. — Хочешь с нами послушать умного человека?
— Просто стою и смотрю, — на последнем слове голос юноши вдруг дрогнул.
Еще двое штурмовиков отделились от общей массы и подошли к кудрявому парню.
— А он тут уже полчаса стоит, — сказал один из них. — Давно наблюдаю. Стоит такой, будто сказать что хочет. Ты говори, не стесняйся, — он добродушно расхохотался.
Юноша сглотнул слюну.
— Ничего не хотел сказать, — ответил он.
— А зачем тут стоишь тогда? — не унимался широкоплечий, подходя к нему еще ближе.
— Уже не стою. Сейчас пойду.
Он попятился назад, но вдруг наткнулся спиной на штурмовика, стоявшего сзади с глупой ухмылкой.
— Э-э-э, нет, — сказал ухмылявшийся штурмовик. — Давай-ка поговорим, раз хотел что-то сказать.
Из толпы быстрым шагом вышел еще один парень в коричневой рубашке — высокий, с непропорционально длинными ногами и бритыми висками.
— Я его помню! — крикнул он, приближаясь к образовавшейся компании. — Это сын старого Шмуля из хлебной лавки на Метцер-штрассе!
— Ага-а-а, — широкоплечий присвистнул и скрестил руки на груди. — То-то я и думаю, что ты на жида похож.
Парень ничего не ответил. Глаза его забегали по сторонам.
— Точно жид! — захохотал штурмовик, стоявший сзади.
— Ах ты сволочь, — протянул широкоплечий. — Взвинчивали цены до небес, пока страна голодала, наживались на бедняках, а теперь стоит тут и слушает нас. Представляете себе? Наглая свинья!
