Городок оказался не таким захолустным, как представлялось. По крайней мере, здесь были не только деревянные дома. На площади напротив вокзала высилось трехэтажное здание из желтого камня — видимо, администрация. Справа стояла обшарпанная двухэтажка из красного кирпича, с грубыми квадратными колоннами и разбитым окном возле входа.
— Это гостиница, нам туда, — сказал Юрьев. — Выглядит не ахти, да и городок сам, как видите, не лучшим образом сохранился.
Действительно, камни на брусчатой площади поросли мхом, выгоревшая желтая трава пробивалась через расщелины, легкий ветерок волочил по земле обрывки газет. Было слышно, как где-то скрипит несмазанная калитка. На крыльцо здания администрации села ворона, деловито повертела головой по сторонам, взмахнула крыльями, трижды каркнула и взлетела.
Они прошли в вестибюль гостиницы — если это можно было так назвать. Здесь было прохладно и темно, противно жужжали мухи. Заведующий за стойкой хмуро кивнул Юрьеву и недоверчиво поглядел на Гельмута.
— Это свой, — сказал Юрьев.
Заведующий вновь кивнул и принялся рассматривать свои бумаги, не обращая больше на гостей никакого внимания. Юрьев кивнул Гельмуту на лестницу, ведущую наверх.
— Мой номер на втором этаже. Там все, что нужно.
Что именно нужно, Гельмут так и не понял, да и не собирался задаваться этим вопросом. В ушах опять зашумело, перед глазами поплыли разноцветные пятна, он вдруг пошатнулся и оперся рукой о стену, чтобы не упасть.
— С вами все в порядке? Вы выглядите нездоровым, — поднял брови заведующий.
— Все в порядке, да, — ответил Гельмут через пару секунд, придя в себя.
Они поднялись по лестнице. Номер Юрьева располагался в самом конце коридора, возле узкого окна, больше похожего на крепостную бойницу. Связной провернул ключ в замочной скважине и потянул дверь на себя.
Из номера потянуло холодом и запахом плесени.
— Здесь долго не убирали, — улыбнулся Юрьев. — Проходите.
Комната выглядела так, будто ее в последний раз убирали еще до революции. Причем убирали очень лениво и неохотно. Окна были настолько грязными, что небо за окном казалось желтым, из-за оборванных занавесок пробивались толстые пучки света, в которых плавала пыль, поднятая резким открытием двери. Из мебели — только простой дубовый стол, заваленный кучей пожелтевших бумаг, и серый диван, из которого одиноко торчала ржавая пружина.
— Как вы тут живете? — поморщился Гельмут.
— А я тут и не живу. — Юрьев пожал плечами, подошел к столу и принялся ворошить бумаги. — Пока вы ехали, для вас из Центра пришла радиограмма по новому шифру. Я расшифровал ее.
Из кучи пожелтевших бумаг он извлек ту, которая оказалась сравнительно свежей, белой, но с круглым пятном от кофе.
— Вот, это она. Должно быть, что-то важное.
«Господи, что им еще нужно от меня?» — подумал Гельмут.
— Спасибо. Я сейчас прочитаю. А вы же сможете сразу отправить ответ?
— Да, конечно. Вся аппаратура у меня здесь, — ответил Юрьев.
Гельмут взял протянутую ему бумажку, развернул и принялся читать. Уже на первых словах глаза его округлились.
БЕЛИНСКОМУ
Мы все ходим по незрячему зеркалу, по прозрачному стеклу. И если бы ирисы росли лепестками вниз, и розы цвели лепестками вниз, и если бы корни могли видеть звезды, а мертвый спал с открытыми глазами, то мы были бы лебедями.
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
Дочитав, Гельмут еще некоторое время шевелил губами, совершенно не понимая, о чем речь. В этих строчках было что-то до ужаса знакомое, что-то такое, о чем было больно и страшно вспоминать. Продолжая шевелить губами, он уселся на диван.
— Это… это что? — пролепетал он, глядя в стену перед собой: по истертым обоям полз паук.
— Это шифровка для вас из Центра, — невозмутимо ответил Юрьев.
— Почему… Какое еще зеркало?
Этот текст вызывал в голове Гельмута расплывчатые воспоминания; сначала эти зыбкие мысли кружились вокруг плотным туманом, затем стали медленно оседать на подкорке и сливаться друг с другом, подобно каплям воды, и в конце концов тусклый калейдоскоп образов вдруг слился воедино — Гельмут увидел перед собой одноглазого испанца с большим угловатым носом и тонкими усиками.
Его затрясло.
Из коридора донеслись ровные, чеканные шаги. Они звучали все сильнее и отчетливее.
— Кто-то идет, — заметил Юрьев. — Я выйду в коридор и посмотрю. Не выходите никуда, сидите здесь, пока я не вернусь. Хорошо?
Гельмут кивнул и обхватил плечи руками, чтобы унять дрожь.
Юрьев осторожно приоткрыл дверь, выглянул в коридор, вышел и закрыл ее за собой.
Раздалось еще несколько шагов, уже совсем близко, и наступила полная тишина. Гельмут осторожно встал и попытался прислушаться к происходящему за дверью, но из коридора не доносилось ни звука. На улице вновь трижды каркнула ворона: от неожиданного звука Гельмут вздрогнул и повернулся в сторону окна. Никого.
Помня о словах Юрьева, он вновь сел на диван: тот предательски скрипнул. Гельмут стал ждать.
Так прошло десять минут. Гельмут поймал себя на том, что разглядывает узор на обоях, представляя его в виде лабиринта, по которому движется воображаемый солнечный зайчик, — здесь он завернет, здесь пойдет наверх, здесь из трех ответвлений выберет среднее, здесь опишет круг, а здесь попадет в тупик, значит, надо назад и вверх, а потом направо, и сползти чуть ниже по стеблю нарисованной розы. Но узоры повторялись, и солнечный зайчик все время попадал в тупик. Вместо него по обоям вновь пополз паук. Гельмуту показалось, будто он повторяет путь воображаемого солнечного зайчика, но это, конечно, было не так: просто он уже и забыл, какой именно путь нарисовал на стене.
Судя по ощущениям, прошло еще десять минут. Юрьева все не было. Гельмут нервничал и теребил в руках бумажку. Ради интереса снова взглянул на нее: она была абсолютно пуста. Простой белый лист.
Что-то здесь не так, подумал Гельмут, и по его телу вновь пробежала короткая судорога, а мир вокруг дернулся и поплыл. Он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
С закрытыми глазами было намного спокойнее и приятнее. Сладкая дремота переползла с дивана на спину, прошла теплой волной по позвоночнику и обволокла мозг уютным покрывалом. Гельмут зевнул, вытянул ноги и представил себе, будто он спит у себя дома, в Москве, и нет никакого задания съездить в Брянск, никакого Сальгадо, никакого Орловского, никакого, черт бы его побрал тысячу раз, поезда.
Думать об этом было приятнее всего. Будто бы он спит в своей кровати, и завтра на работу — он снова придет в кабинет Костевича с распахнутым настежь окном, а тот будет вальяжно сидеть в кресле и скабрезно шутить, отправляя Гельмута — точнее, Олега Сафонова — на очередное задание. Костевич, как всегда, будет в своем бежевом пиджаке, в рубашке без галстука и с широкими цветастыми подтяжками, а его аккуратно постриженные усики будут смешно топорщиться при разговоре.
