Да, он отправит эту шифровку и немедленно поедет в Берлин. Любым путем. Достаточно пересечь Белоруссию и пробраться к своим, и все будет хорошо. Его наверняка ждут в Брянске, но не дождутся. Руководство поймет. Они сами говорили, что при угрозе раскрытия лучше не геройствовать, а найти путь, чтобы вернуться обратно. Все. Никакого задания. Задание отменено. Он сам отменил себе задание, потому что выполнить его теперь невозможно. В конце концов, лучше вернуться с пустыми руками, чем лежать в яме с дыркой в голове.
В яме.
Да, я все правильно придумал, решил Сафонов. План есть. Хорошо, когда есть план.
В этот момент поезд тронулся.
За окном медленно поплыли здания вокзала, спешащие люди, поезд у соседней платформы, заводские трубы, тягучее летнее марево, солнечные блики, дрожащий воздух, запах рельс, и снова люди, и снова поезд, и трубы, и блики, и марево, и запахи, и облака, облака плыли высоко-высоко в синем небе и проплывали мимо, они уходили куда-то далеко, и все уходило куда-то далеко, и жара уходила, и поезд уходил, и ужасно хотелось спать, наконец-то спать, наконец-то в темноту, в сны, в теплое и уютное небытие.
Сафонов повесил пиджак на крючок, завалился на мягкую скамейку и закрыл глаза, прикрыв лицо рукой. Выдохнул, зевнул, облизнул пересохшие губы. Больше он не был московским журналистом Олегом Сафоновым. Он был немецким разведчиком, и его звали Гельмут Лаубе.
И он спал.
★ ★ ★
Из статьи Карла Остенмайера «Зверь внутри» Zentralblatt fur Psychotherapie und ihre Grenzgebiete, № 4, 1935
У каждого человека, пусть даже внешне доброжелательного и отзывчивого, есть темная сторона. Иногда она почти невидима для окружающих, а зачастую и сам человек с удивлением обнаруживает ее в себе, совершив непоправимую ошибку. Некоторые называют это внутренним зверем. У кого-то он сильнее условно «светлой» стороны (я говорю «условно», потому что понятия добра и зла относительны), у кого-то слабее. Но зверь есть у каждого.
Люди, переживающие сложный период, иногда винят во всем внутреннего зверя. Они говорят, что не в силах справиться со своей темной стороной, что тьма сильнее их. Чаще всего они просят помочь победить этого зверя и убить его. Темная сторона мешает им жить, приводит к ужасным ситуациям. Человек, не справившийся с позывами своего зверя, делает больно другим людям, а в итоге и себе.
Но ответ я даю всегда один: зверя внутри не надо убивать. Надо приручить его и сделать союзником. Чтобы он не кусал человека и его близких. Чтобы он ел только то, что ему дают, а в тяжелой ситуации пришел бы на помощь. Да, это возможно — со зверем внутри можно жить ко взаимной выгоде, создав своеобразный симбиоз.
Как приручить зверя? В разных случаях это делается по-разному. Как и у обычных зверей, у зверя внутри — множество семейств и видов, и каждый из них уникален. Соответственно, к каждому нужен свой подход. В этом и заключается тяжелейшая работа над собой. Сначала внутреннего зверя надо увидеть, оценить его размеры, описать его, понять, чего он хочет и чем дышит — и только тогда приручать.
Есть только одно строжайшее правило: зверя нужно кормить. Иначе симбиоз не будет работать. Если не кормить зверя, он съест вас.
Слушайте внутреннего зверя. Знайте его лучше, чем он знает вас. Кормите его осторожно, чтобы он не откусил вам палец. Это зверь должен слушаться вас, а не вы его. И тогда он принесет вам пользу.
Если вы правильно приручите зверя, он даст вам сил, когда их, казалось бы, неоткуда взять. Он защитит вас и ваших близких и перегрызет горло врагам, когда это будет необходимо. А это, к сожалению, часто бывает необходимо; жизнь поедает розовощеких и мягкотелых, как и зверь поедает тех, кто не смог с ним справиться.
★ ★ ★
Из воспоминаний Гельмута Лаубе. Запись от 5 марта 1967 года, Восточный Берлин
Пару месяцев назад, перебирая старые бумаги в гостях у Рудольфа Юнгханса, я вдруг нашел вырезку из краковской газеты «Ilustrowany Kuryer Codzienny» за 20 июня 1939 года. Это была статья о немецкой угрозе за авторством некоего Томаша Качмарека. Это была моя статья.
«Они хотят заполучить кусок нашей земли, который называют „польским коридором“
[14]. Но не надо обманываться и думать, что если мы уступим им эти земли, если мы отдадим им Данциг, то они оставят нас в покое. Нет. Они хотят всю Польшу и даже не скрывают этого. Они хотят пройтись победным маршем по нашим городам, как прошлись в Чехословакии. Они хотят рабства для наших женщин и смерти для наших мужчин.
Неужели этим хищникам не хватило той кровавой мясорубки, устроенной ими же больше двух десятков лет назад? Неужели они хотят получить еще?
Что ж, если хотят — получат.
Мы все должны сплотиться перед лицом немецкой угрозы. Но этого мало. Надо бить превентивно — и так, чтобы у бешеного австрийского выскочки не возникло больше даже мысли о том, чтобы криво посмотреть в сторону польской границы. Мы должны быть решительными и непримиримыми. Мы должны гнать их без всякой жалости. Долг каждого поляка сейчас — увидев немца, плюнуть ему в лицо».
У бешеного австрийского выскочки! Когда я писал это, я безумно хохотал: когда еще тебе позволят писать такие вещи о фюрере!
Пожалуй, в Польше я проявил себя лучше всего. Это были золотые дни. Я занимался тем, что лучше всего умел. Мой язвительный язык никогда еще не получал столько свободы.
Наиболее яркие фрагменты из этих публикаций появлялись затем в германской прессе. Их комментировали в нашем министерстве иностранных дел, их предъявляли англичанам и французам — мол, посмотрите на этих поляков, которые призывают плевать в лица немцам!
Особенно весело было работать с польскими националистами. Этих идиотов даже не надо было особенно провоцировать: достаточно было вовремя швырнуть парочку разогревающих фраз, и они уже собирали анти-немецкие митинги и чуть ли не готовились к погромам. Честное слово, если бы не полиция, они устроили бы в Кракове настоящую инквизицию для фольксдойче.
Именно такие настроения нам и были нужны. Разжигать войну было весело.
Ситуация вышла из-под контроля только один раз — когда в середине июня в Броновице поляки избили немецкую семью. Этот инцидент тут же был подхвачен нашей пропагандой.
С военной разведкой тоже не было особых проблем. Поляки — народ храбрый, но иногда до ужаса хвастливый. Если на каком-нибудь приеме поставить графин водки польскому офицеру, то уже через полчаса можно было доставать блокнот и записывать. Так в июле я узнал местоположение военного аэродрома в Верхней Силезии, который даже не был занесен в наши карты. Эта информация тут же отправилась в Центр: аэродром разбомбили в первые часы войны.
