— О, моя жена, я полгода провел в столице, а вернувшись домой, узнал кое-что неприятное. Оказывается, ты не блюла себя и забросила дом. Отвечай, куда ты ходила?
Лао Дин тут же приподнимал подол воображаемого платья, после чего делал малый поклон в знак уважения и выводил:
— Мой милый друг, ты без ножа меня режешь. Позволь мне все тебе объяснить.
В этом месте Лао Хань сначала изображал губами бой гонгов и барабанов, затем пиликанье трехструнки. Лао Дин, представляя себя в женском костюме, тряс струящимися рукавами и начинал петь соответствующую арию.
В другой раз Лао Дин входил в другую роль и громко восклицал:
— Сын мой, все это ужасно, повернись ко мне!
Лао Хань, не расставаясь с ружьем, тут же поворачивался к нему и выводил:
— Отец, ты кое-чего не знаешь.
И тогда уже Лао Дин изображал губами бой инструментов и пиликанье трехструнки, а Лао Хань затягивал арию.
Поскольку мужчины дружили, и остальные члены их семей близко общались друг с другом. У Лао Дина было три сына и две дочери, а у Лао Ханя — четыре дочери. Младшей дочке Лао Дина было семь лет и звали ее Яньчжи. А младшей дочке Лао Ханя было восемь лет и звали ее Яньхун. Яньхун и Яньчжи часто вместе косили траву. Как-то осенью пятнадцатого числа восьмого лунного месяца девочки снова отправились на берег реки косить траву. Они косили ее всю вторую половину дня, и когда стало смеркаться, взвалили на себя корзины с травой и отправились домой. Они уже перешли через поле и вдруг перед самой дорогой увидели что-то похожее на куртку или походную сумку. Желая подобрать вещицу, девочки ринулись наперегонки. Яньхун была на год старше Яньчжи, а потому бегала быстрее. Она оказалась на месте на секунду раньше, а потому первая схватила то, что валялось на дороге. Это был мешок. Яньхун взвесила его в руке; ей показалось, что мешок не пустой, поэтому она положила его в свою корзину и понесла домой. Но едва она рассказала про мешок своей матери, то есть жене Лао Ханя, как та залепила ей пощечину и отругала: «Нечего подбирать что ни попадя! Зачем подобрала мешок? Подобрать мешок — к беде».
Яньхун расплакалась. Между тем жена Лао Ханя открыла мешок и застыла на месте: в нем лежала целая куча серебряных монет. Она их вытряхнула, пересчитала, у нее оказалось ровно шестьдесят семь юаней. Когда к ужину с поля вернулся Лао Хань, жена позвала его в комнату и показала мешок с серебром. Лао Хань обалдело смотрел на сверкающие монеты. Он лишь открыл рот, но не мог вымолвить и слова, потом снова хотел что-то сказать, но так и не смог. Лао Хань, который очень любил поговорить, перед лицом неожиданного богатства вдруг онемел. Всю ночь супруги провели без сна, думая, как им потратить деньги. Приобрести еще два му
[87] земли или построить дом на три комнаты, или еще подкупить скотины? Денег оказалось больше, чем можно было потратить за один раз. За этими разговорами к потрясенному Лао Ханю наконец вернулся дар речи, и он как завел свою пластинку, так уже и не останавливался всю ночь: все рассказывал, как они заживут после того, как купят землю, отстроят дом, купят скотину. На следующее утро жена Лао Ханя подозвала к себе Яньхун и сказала:
— Забудь о том, что ты вчера подобрала мешок. А если пикнешь, возьму бечевку и выпорю до смерти.
Яньхун, испугавшись, снова расплакалась. А во время завтрака к ним пожаловал Лао Дин. Лао Хань подумал, что Лао Дин хотел обсудить с ним охоту на зайцев после осенней жатвы, но Лао Дин перешел прямо к делу:
— Слышал, что Яньхун вчера подобрала какой-то мешок?
Лао Хань знал, что вчера Яньхун была вместе с Яньчжи, и ответил:
— Да, мать ее уже выпорола, принесла полмешка сухих коровьих лепешек. — Он вздохнул и добавил: — Верно говорят: подобрать мешок — к беде, да только не знамо к какой.
Лао Дин, который был на два года младше Лао Ханя, усмехнулся:
— Брат, моя Яньчжи успела пощупать мешок, ей показалось, что там были монеты.
Лао Хань, смекнув, что таиться бесполезно, сказал:
— Я просто еще не выяснил, кто мог его обронить. Поэтому и шагов никаких не предпринимал, ждал, что человек сам придет за пропажей.
— А если не придет? — спросил Лао Дин.
— А если не придет, то потом и поговорим, — недовольно буркнул Лао Хань.
— Если никто не придет, мы должны кое о чем условиться.
— О чем же?
— Этот мешок Яньчжи и Яньхун подобрали вместе.
Лао Хань возмутился:
— Мешок у меня дома, как же его могла подобрать твоя дочь?
— По словам Яньчжи, они подбежали к мешку вместе. Но Яньхун, которая на год старше Яньчжи, ее оттолкнула.
Лао Хунь хлопнул себя по ляжке:
— Лао Дин, что ты предлагаешь?
— Разделить все поровну. Мешок девочки подобрали вместе, но даже если его и подобрала Яньхун, раз уж Яньчжи стояла рядом и все видела, то, как говорится, коли поймали с поличным — отдать половину прилично.
— Лао Дин, ты не шутишь?
— Деньги меня не интересуют, мне дороже истина.
— Ну раз так, то мы с тобой не договоримся.
— Что ж, не договоримся сами, тогда нам помогут.
— Это еще кто?
— Суд решит.
Вмешайся в это дело суд, мешок бы точно конфисковали. Лао Хань понял позицию Лао Дина: и сам не ам, и другому не дам. Они уже двадцать с лишним лет вместе охотились и распевали арии, Лао Хань и подумать не мог, что Лао Дин может показать себя с такой стороны. Обычно он и говорить-то не любил, а тут как приспичило, так и слова нашлись, и резвость проснулась еще похлеще, чем когда пел. Судя по всему, эту свою речь он продумал заранее. Похоже, их хорошие отношения проявлялись лишь в мелочах, но едва произошло что-то серьезное, Лао Дин тотчас показал свою истинную личину. Лао Хань не то чтобы страстно хотел обогатиться и жалел поделиться деньгами, просто здесь нашла коса на камень. И поскольку отношения между ними уже были испорчены, дележ ничего бы не исправил. Тут и Лао Хань стал упираться:
— Этот мешок подобрали, а не украли. Так что можешь идти и докладывать куда хотел.
Лао Дин тоже не сдавал позиций. Он развернулся и направился на выход, а напоследок бросил:
— Прекрасно, я как раз сегодня собирался в город за солью.
Однако до суда это дело так и не дошло: не успел Лао Дин вернуться из города, как во второй половине дня объявился хозяин мешка. Хозяином мешка оказался Лао Цао из деревни Вэньцзячжуан уезда Сянъюань, который работал извозчиком у богача Лао Вэня. Незадолго до пятнадцатого числа восьмого лунного месяца Лао Цао повез на продажу в Хочжоу сою. В Хочжоу один цзинь сои стоил на два процента дороже, чем в Сянъюане. От Сянъюаня до Хочжоу было больше трехсот ли, дорога туда и обратно занимала пять дней: с поклажей три дня туда и порожняком два дня обратно. Продав в Хочжоу сою, Лао Цао не только покрыл все расходы, но еще и погасил долг за хранение пшеницы Лао Вэня летом на складе в Хочжоу. Итого он выручил шестьдесят семь серебряных юаней. Возвращаясь назад, он так уморился, что задремал, передав управление телегой мулам. Проезжая через деревню Нюцзячжуан в уезде Циньюань, он выехал к речке. Там на ухабистой дороге телега накренилась, и мешок с деньгами соскользнул на землю. Свою пропажу бедолага Лао Цао заметил, только когда подъехал к своему уезду Сянъюань. По той же дороге он тут же отправился в обратный путь, но мешка уже и след простыл. Тогда Лао Цао пришлось объезжать деревню за деревней и опрашивать местных жителей, не подбирал ли кто его мешок. За сутки он обошел больше сотни поселений, забыв про еду и воду, но про свой мешок так ничего и не узнал. Потеряв надежду, он приехал в деревню Нюцзячжуан, где стал задавать тот же вопрос уже больше для успокоения совести. И тут оказалось, что все в этой деревне знали про то, что мешок подобрал Лао Хань. То есть сначала никто ничего не знал, но когда продавец соли Лао Дин поднял шумиху, про это узнали все. Тогда Лао Цао пошел домой к Лао Ханю. Понимая, что отпираться бесполезно, Лао Хань, полный ненависти к Лао Дину, вынес мешок хозяину. Лао Цао, увидав свой мешок, осел на пол. Потом он высыпал все монеты и пересчитал — ни одна не пропала. Тогда Лао Цао поднялся и, отвесив Лао Ханю малый поклон, сказал:
