— Цяолин, тебе вчера что-нибудь снилось?
— Снилось.
— Что?
— Как вода затопила кровать.
— И что ты сделала?
— Села верхом на корову.
Цяолин звала У Моси не «папой», а «дядей». Это была идея У Сянсян. Со временем это вошло в привычку, и такое обращение закрепилось. У Моси вообще было без разницы, как его называют, собственно, по этой причине он звался сейчас У Моси. А уж как к нему будут обращаться помимо имени, «папа» или «дядя», его тем более не волновало. Часто, когда телега едва выезжала за городские ворота, Цяолин говорила:
— Дядя, сегодня надо вернуться пораньше.
У Моси знал, что Цяолин боится темноты, а если они из деревни Байцзячжуан выезжали поздно, то им приходилось возвращаться ночью. Глядя на небо, У Моси специально начинал ее дразнить:
— Только выехали, а солнце уже вон как высоко. Пока приедем в Байцзячжуан, пока погрузим там муку, а еще и отдохнуть нужно, и перекусить. Ну ничего, к темноте как раз поспеем.
— Если стемнеет, уложи меня в спальный мешок да затяни потуже.
Каждый раз, когда они отправлялись в Байцзячжуан за мукой, У Моси брал с собой спальный мешок. Если становилось темно, Цяолин ныряла внутрь мешка и просила У Моси перевязать его бечевкой. Ей казалось, что если так сделать, то вся темнота останется снаружи. У Моси на это отвечал:
— Я-то тебя завяжу, только ты не засыпай, а разговаривай со мной.
— Я не усну, буду разговаривать.
Но если они возвращались затемно, то в восьми случаях из десяти Цяолин, устроившись в спальном мешке на повозке, непременно засыпала. Сначала она еще держалась, но уже буквально через десять фраз ее смаривал сон. Когда У Сянсян только-только женила на себе У Моси, его тяготило, что у нее был ребенок. Зато сейчас Цяолин стала для него настоящей отдушиной. Вот так худо-бедно они и жили втроем. Единственное, что удивляло окружающих, так это то, что за все время проживания с У Моси У Сянсян так и не забеременела. Саму У Сянсян мысли о беременности не обременяли. Какой прок от того, что он что-то посеет, и родит она еще одного «Моисея»? Ну а коли не переживала сама У Сянсян, то У Моси переживать тоже не смел. Да и было бы о чем волноваться! В один миг пролетела осень и наступила зима. Подошел конец года. В это время все закрутились в предновогодних хлопотах. Для пампушечной наступила самая прибыльная пора. Обычно они стряпали в день по семь кастрюль пампушек, а теперь стали стряпать по десять, и этого все равно не хватало. Двадцать седьмого числа последнего лунного месяца У Сянсян осталась дома подбивать счета, а У Моси отправился торговать пампушками на центральный перекресток. Покупателей было много, язык У Моси молотил без умолку, да и руки работали без перерыва. От такого напряжения он даже вспотел. Тут перед его лотком появился Лао Фэн с улицы Дунцзе, что торговал копченой зайчатиной, тот самый, у которого была заячья губа. Для начала он решил придраться:
— Пампушки какие-то не белые.
Когда У Моси поднял голову и увидел перед собой Лао Фэна, он сразу понял, что тот шутит, и улыбнулся в ответ. Тогда Лао Фэн решил поинтересоваться:
— Не засвербело еще?
У Моси не понял намека Лао Фэна и стоял озадаченный. Тогда Лао Фэн пояснил:
— Новый год на носу, будем устраивать праздник, надо, чтобы и ты поучаствовал.
У Моси просек, в чем дело, и снова улыбнулся. Он вспомнил, что Лао Фэн отвечал за организацию праздничных гуляний. В этом году он сначала огородничал в управе, теперь с головой погряз в делах пампушечной, так что про карнавал и думать забыл. А ведь если бы не прошлогодний карнавал, он бы и в уездную управу не попал, и не женился. Но именно потому, что он женился, в этом году, в отличие от прошлого, он больше не принадлежал самому себе. Будь это раньше, когда он работал разносчиком воды, У Моси тотчас бы принял предложение Лао Фэна, но, попав в мужья к У Сянсян, он уже не смел самовольничать: ведь карнавал длился семь дней, и участие в нем сказалось бы на делах лавки. Хотя этот карнавал приходился на Праздник фонарей, и пампушки в это время пользовались уже не таким спросом, как в канун Нового года, тем не менее народ в это время активно навещал родных, ходил на базар, поэтому, по сравнению с обычными днями, в Праздник фонарей пампушки продавались лучше. Видя, что У Моси не дает согласия, и понимая его зависимое положение от У Сянсян, Лао Фэн сказал:
— Дай мне ответ до Нового года. Если согласишься, роль Ямараджи — твоя, а Лао Дэн из мелочной лавки пусть рядится в сваху. — Сделав паузу, он добавил: — Ты не забывай, твое участие в карнавале принесло тебе добро. Наверняка и этот карнавал принесет удачу.
У Моси, улыбаясь, покачал головой. Ну как этот карнавал мог принести удачу? Если ему разок повезло, так это не значит, что теперь все повторится. Если бы не возник этот разговор о карнавале, У Моси и забыл бы про него, а так в его душе и впрямь засвербело. И засвербело не только от перспективы грядущих развлечений, но и от того, что карнавал, в отличие от серых будней, дарил людям возможность «подурачиться». Словечко «подурачиться», как и «заливать», было сугубо яньцзиньским. Когда наступало время карнавала и народ примерял на себя другие роли, это позволяло ему отрешиться от обыденности. В свое время У Моси нравился похоронный крикун Ло Чанли именно потому, что его крик в каком-то смысле тоже напоминал «дурачество». Каждый день У Моси только тем и занимался, что лепил, варил и продавал пампушки, все это уже наскучило, и именно поэтому хотелось «подурачиться». Обычно У Моси заканчивал продавать пампушки, когда Ни Третий начинал отбивать ночные стражи. Поскольку сейчас был самый канун Нового года и У Моси торговал один, десять кастрюль пампушек он закончил продавать только к ночи. Когда он с пустой тележкой воротился домой, У Сянсян обрадовалась, что ему удалось распродать весь товар. Пользуясь таким случаем, У Моси умылся, лег в постель и заговорил с У Сянсян про свое участие в карнавале на Праздник фонарей. У Моси надеялся, что, вопреки натянутым отношениям, жена согласится дать ему передышку, поскольку трудились они не покладая рук с самой весны и до конца года. Но, вопреки его ожиданиям, У Сянсян ответила отказом. И отказала она вовсе не потому, что не любила гуляний, а потому, что У Моси вместо того, чтобы в праздники наверстать упущенное в обычные дни, думал только о том, как бы ему развлечься. И дело тут было даже не в выгоде, а в том, что У Моси все было по барабану. Сколько бы она его не поучала, все как об стену горох. Именно это ее и злило. Но, не признаваясь в этом, она гнула свою линию про то, что это может повредить их торговле:
— Если ты пойдешь развлекаться, кто будет заниматься делами?
— Я уже все обдумал. Накануне мы будем ставить тесто, а потом я буду просыпаться не как обычно, в пятую стражу, а в третью. Так что я успею наделать и сварить пампушек, а ты их днем будешь продавать.
— Я, значит, буду заниматься делами, а ты уйдешь развлекаться. Давай уж тогда ни ты, ни я работать не будем, а вместе будем балдеть.
