После смерти Цзян Ху У Сянсян осталась вдовой и продолжила вести хозяйство одна. Пусть Цзян Ху и слыл молчуном, но пока он жил, в их лавке всегда было оживленно. Теперь же их дом в одночасье стал холодным и опустевшим. Что до семейства Цзянов, то, потеряв сына, невестку они перестали считать за свою родственницу. И Лао Цзян, и его сыновья, Цзян Лун с Цзян Гоу, думали, что У Сянсян снова выйдет замуж. Они жалели о смерти Цзян Ху, но вот повторное замужество У Сянсян было бы им только на руку. Ведь тогда они вернули бы себе перестроенную Цзян Ху лавку. У Сянсян сначала тоже хотела выйти замуж, в конце концов она была еще молода, но не так-то просто найти подходящую кандидатуру, если у тебя уже есть ребенок. В то же время она поняла, что семейство Цзянов спит и видит, чтобы она обзавелась семьей, надеясь отобрать у нее лавку. Поэтому назло всем она продолжала вдовствовать и стряпать свои пампушки на улице Сицзе. Когда люди что-то делают назло, то забывают, что, желая досадить другим, они начинают заниматься самовредительством. Прошел уже целый год, но со стороны У Сянсян не наблюдалось никаких подвижек. Лао Цзян относился к этому спокойно: пусть У Сянсян от них откололась, но свою внучку, Цяолин, он забыть не мог. А вот Цзян Луну и Цзян Гоу лавка У Сянсян не давала покоя, поэтому если поначалу они бездействовали, то теперь решили сообща выдворить невестку из лавки. Однако о том, чтобы выдворить ее в открытую, речи не шло. Они придумали в конце каждого месяца, после полуночи, когда в темную безлунную ночь весь город погружается в сон, устраивать вылазки на улицу Сицзе, забираться на крышу лавки и, топая ногами, пугать У Сянсян. Сначала братья занимались этим вдвоем, но потом установили помесячное дежурство, чтобы выполнять свою миссию без ущерба для себя. Однако они недооценили У Сянсян. Не додумайся они до такого, У Сянсян, возможно, бы вышла замуж и перешла жить в другую семью. Но теперь она стала думать только о том, как бы ей сохранить лавку и переименовать ее в «Парные хлебцы У». Чтобы не трястись по ночам от страха, она решила найти мужа, который бы переехал под ее крышу. Однако подходящего кандидата все как-то не находилось. Но разве встретишь всё вместе: и приятную наружность и золотой характер? Найти что-то одно труда не составит, а вот все сразу — еще поискать надобно. Если найдется человек с достойным характером, но с внешностью хлюпика, никто его серьезно воспринимать не будет. Опять же если попадется какой-нибудь упрямец, то У Сянсян вряд ли сможет с ним справиться, и тогда лавку вместо семейства Цзяна приберет к рукам новоиспеченный муж. Подходящий человек уже было и нашелся — некий Цзюй из деревни Цзюйцзячжуан. У него как раз умерла жена, он легко сходился с людьми, был горластым, в общем, мог и семью защитить, и У Сянсян послушать. Но с ним осталось трое детей, так что, не говоря уже о других сложностях семейного быта, тут нужно было прокормить три чужих рта. Поэтому У Сянсян колебалась. Вздыхая, она думала про себя: «В этой жизни сложнее всего съесть — дерьмо, а сложнее всего найти — человека». Так что этот нерешенный вопрос оставался висеть в воздухе и пребывал в таком состоянии уже больше года. У Сянсян все это очень мучило, но спустя год с лишним ей подвернулся Ян Моси.
Ян Моси уже четыре месяца огородничал в городской управе. Раньше ему никогда не приходилось выращивать овощи, но как бы то ни было, а детство он провел в деревне Янцзячжуан; как говорится, свинины хоть и не ел, но свиней видел. Когда наступил второй лунный месяц, возвестивший начало весны, земля оттаяла, и Ян Моси на заднем дворе городской управы принялся унавоживать для Лао Ши его клочок земли. Удобрив землю, он ее перекопал. Никакого скота в управе не держали, поэтому Ян Моси работал самой обычной лопатой. Вслед за этим он разровнял огород граблями и стал его засевать. По просьбе начальника уезда он посадил баклажаны, фасоль, морковь, шпинат, перец, лук, чеснок, мяту… В углах огорода он воткнул семена люффы и тыквы. Затем пришла пора поливать всходы. А как проклюнулись всходы, полез и сорняк, который требовалось вырывать. Потом землю пришлось рыхлить. В общем, через три месяца Ян Моси пришел к выводу, что заниматься огородом на приусадебном участке отнюдь не легче, чем таскать воду по уличным лавкам. Раньше он работал, только когда его просили, поэтому в свободное время он мог передохнуть, а на огороде у него с утра до вечера дел не убавлялось. Но усталость усталостью, зато душой он освободился. Было время — ему приходилось ждать работы, а теперь работа сама ждала его. Но лучше уж уставать от работы, чем от ее ожидания. К тому же теперь Ян Моси был сам себе хозяин. Если раньше конкретные задания, например когда и сколько носить воды, ему раздавали хозяева лавок, то теперь, пусть он и трудился не покладая рук, все зависело от него самого, главное, чтобы огород был в порядке. А когда человек сам себе хозяин, на душе у него легко и весело. Да и питался Ян Моси теперь гораздо лучше. Прежде, сидя без работы, он то и дело отказывал себе в еде, а теперь у него появился статус служащего уездной управы, поэтому трижды в день он в назначенное время являлся на кухню и ел. А если у человека исчезает необходимость каждый день думать о пропитании, он становится гораздо спокойнее. В управе работало больше сорока человек. Встречаясь на кухне изо дня в день, они все как один жаловались на повара Лао Ая. С их слов, он был горазд только на одно блюдо — жаркое, для которого в одном котле смешивал мясо и овощи. Ян Моси по первости, напротив, нравилось, как готовит Лао Ай, его блюда казались ему сытными и вкусными. Спустя три месяца все отмечали, что огородник Ян Моси сильно поправился. Единственным минусом было то, что раньше он жил один, а теперь ему приходилось вращаться среди служащих городской управы. В красильне у Лао Цзяна, где работало десять с лишним человек, у Ян Моси подобный опыт уже имелся. Но сейчас ему приходилось вращаться уже среди сорока-пятидесяти человек, и все они были еще менее приятны, чем работники красильни. Служащие управы, заприметив в Ян Моси новичка, всякий раз, подобно монголу Лао Та из красильни, норовили его обидеть. Ян Моси и так был загружен по горло, но при этом обязательно находился кто-нибудь, кто использовал его как мальчика на побегушках; его то отправляли сбегать за сигаретами или выпивкой, то просили потаскать мебель. Даже повар Лао Ай что ни день просил его сбегать то за маслом, то за соевым соусом, а то и за целой корзиной пампушек на перекресток. Так что, по сути, Ян Моси можно было считать не только за огородника, но и за разнорабочего. В душе Ян Моси на чем свет костерил всех этих людишек, но он понимал, как непросто получить такое место. К тому же, пообщавшись за несколько лет с самыми разными людьми, он знал, что во избежание всяких неприятностей лучше подчиниться, поэтому он научился сносить обиды. Когда кто-то начинал им командовать, он откладывал свою работу и спешил исполнить поручение. Ругаясь в душе, Ян Моси никогда внешне не показывал своего недовольства, оставаясь веселым и услужливым. Начальник уезда Лао Ши назначил его ухаживать за огородом, чтобы самому взращивать скромность, но теперь все обернулось совершенно иначе. Ян Моси крутился, словно волчок, едва успевая выполнять все просьбы, а Лао Ши и не возражал, только качал головой да посмеивался. Но посмеивался он не над Ян Моси, а над всеми остальными. Третируя Ян Моси, окружающие на самом деле оказывали ему услугу. Казалось, что Ян Моси терпит ото всех обиды, но на самом деле он от этого выигрывал, только никто этого пока не понимал: ни окружающие, ни сам Ян Моси. А спустя три месяца уже любой человек в управе знал, что огородник Моси пусть глуповатый, но зато усердный. Все служащие отличались коварством, и, попав в эту среду, Ян Моси заслужил доверие исключительно благодаря своему усердию. Глядя на такое поведение Ян Моси, сам Лао Ши понял, что значит взращивать скромность.
