— Я в жизни своей никогда не торопился, а тут единственный раз попробовал, и то невпопад. Так будь же по-твоему, раз тут столько препон, придется ждать, пока не найдется Ямараджа.
Получив такой ответ, Лао Фэн спустился с моста и снова бросился на поиски. Он сбегал и к кузнецу Лао Линю, и к повару Лао Вэю, но никто не соглашался идти в актеры. Как просто пойти развлечься — так это пожалуйста, а как самим сыграть на сцене — так дураков нет. Чем дальше паниковал Лао Фэн, тем более безвыходным казалось ему положение. И вдруг в этот критический момент взгляд Лао Фэна выхватил из огромной толпы гуляющих Ян Моси. Пребывая в ожидании начала карнавала, тот, вытянув шею, пялился на окружающих. Лао Фэн отметил, что по внешним данным этот парень вполне мог сгодиться, к тому же время близилось к полудню. Наконец, решив, что на безрыбье и рак рыба, Лао Фэн вытащил Ян Моси к себе и предложил нарядиться в Ямараджу. Вообще-то надо сказать, что Ян Моси любил шумные сборища. Когда-то его кумиром был похоронный крикун Ло Чанли из деревни Лоцзячжуан. Этот человек своим голосом мог управлять какой угодно толпой и командовать парадом ничуть не хуже Лао Фэна, который отвечал за уличные гуляния. Когда Ян Моси еще жил в деревне, ему тоже приходилось выступать на местных праздниках. Однако неурядицы с наставниками, среди которых побывали и продавец доуфу Лао Ян, и забойщик Лао Цзэн, и хозяин красильни Лао Цзян, и священник Лао Чжань, и хозяин бамбуковой артели Лао Лу, пока он не остался один, сказались на его характере. Его страсть к развлечениям истерлась, словно попала под жернов, иначе говоря, он совсем забыл, что мир может сиять яркими красками. И только расставшись со всеми своими наставниками и обретя личную свободу, Ян Моси смог присоединиться к карнавалу и уже четыре дня отрывался по полной. Однако, с головой окунувшись в праздник, он забросил свою работу и теперь остался совсем без еды, так что живот его уже давно урчал от голода. Поэтому в первый момент, когда к нему обратились с конкретным предложением, он ободрился, но поразмыслив, струхнул и засомневался:
— А я справлюсь?
Лао Фэн нетерпеливо спросил:
— Ты раньше где-нибудь выступал?
— Выступать-то выступал, но то было в деревне и без такого размаха.
Лао Фэн презрительно сплюнул и сказал:
— Да от тебя ничего особого и не требуется, выйдешь просто для массовки.
С этими словами он потащил Ян Моси в ритуальную лавку Лао Юя, чтобы тот его загримировал и переодел в костюм Ямараджи. Пока Ян Моси разрисовывали лицо, он весь дрожал и обливался холодным потом. Рядом кипятился Лао Фэн:
— Тебя ведь не убивают, чего ты трусишь? Глянь-ка, только тебя раскрасили, и тут же все размазалось.
Ян Моси оправдывался:
— Дядюшка, это я не от страха, это меня от слабости пот прошибает. Я уже который день без еды хожу голодный.
Тогда Лао Фэн по-хозяйски взял у Лао Юя несколько лепешек и накормил Ян Моси. Ян Моси навернул лепешек, напился воды, привязал к ногам ходули и присоединился к карнавальному действу. Поначалу он был скован и дрожал как осиновый лист. Но то уже была дрожь иного рода. Поначалу он и шагал не в такт, и падал, вызывая взрывы хохота, но постепенно он все больше и больше приободрялся. Несколько лепешек возродили в нем силы, и вскоре под звуки гонгов и барабанов он стал выписывать какие-то кренделя, и не только кренделя, но даже и какие-то оригинальные па. Из трех сыновей семейства Янов Ян Моси, он же Ян Байшунь, выглядел наиболее представительно, что называется, выдался и ростом, и лицом. Пока он неприметно варился в своем соку, никто на него и внимания не обращал, зато сейчас, загримированный, облаченный в костюм, он явил окружающим все свои таланты. Предыдущие дни роль Ямараджи исполнял хозяин мелочной лавки Лао Дэн, каждый новый выход которого производил все более удручающее впечатление, и в конце концов Ямараджу стали воспринимать как запаршивевшего старикашку. Но теперь, когда в Ямараджу нарядился Ян Моси, владыка загробного царства преобразился, превратившись в простодушного, озорного, робкого и одновременно смелого юношу. Подвижный и гибкий, с выразительной мимикой, он больше походил не на Ямараджу, а на красавчика Пань Аня
[67]. Да и сам Ян Моси снова превратился в прежнего Ян Байшуня. Особенно здорово смотрелся его трюк с лицом, который он в свое время показывал на праздниках в деревне. Оказалось, что здесь, в городе, этого трюка не знали. А заключался он в том, что, шагая на ходулях, он закрывал руками свое лицо, а потом начинал понемногу его открывать, являя зрителям какую-нибудь гримасу. Сам Ян Моси, исполняя этот трюк, не придавал ему большого значения, зато неискушенная публика хором выкрикивала возгласы одобрения. Распорядитель праздника Лао Фэн сначала не лелеял никаких надежд относительно Ян Моси, он привлек его, просто чтобы спасти положение, при этом еще и переживал, как бы Ян Моси на своих ходулях никого не покалечил. Если бы покалечился только он, это еще ладно, но вот если бы он покалечил других, то это была бы уже проблема, причем большая. Но кто бы мог подумать, что этот парень не только прекрасно вольется в общее действо, но еще и поменяет отношение зрителей к Ямарадже! Едва закончилось представление, Лао Фэн с сияющим лицом потащил Ян Моси к себе на разговор. Сначала он думал привлечь Ян Моси лишь на один день, после чего заняться поиском более подходящего Ямараджи. А тут оказалось, что никого другого искать было не нужно, поскольку прежний Ямараджа, хозяин мелочной лавки Лао Дэн, уже поправился. Вопреки диагнозу Лао Чу, живот у Лао Дэна разболелся не из-за того, что у него переплелись кишки, а из-за обычных глистов. Снадобье, что прописал Лао Чу, хоть и не выправило Лао Дэну кишок, зато выпроводило глистов, так что по счастливому стечению обстоятельств он поправился. Но теперь Лао Дэн более не интересовал Лао Фэна, который упросил Ян Моси побыть в роли Ямараджи еще четыре дня. За это он ежедневно жаловал ему не только лепешки с обедом и ужином, но прибавил к этому еще и чашку острого супа с овощами. Более того, на следующий год он также решил взять на роль Ямараджи именно его.
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Прошло двадцать первое число по лунному календарю, и пестрый шумный праздник завершился. Еще вчера берега реки Цзиньхэ сотрясались от звуков гонгов и барабанов, а сегодня там остались лишь стоптанные башмаки без своих хозяев. Исчезли без следа и сами актеры, распрощавшись со своими ролями, все вернулись к обыденной жизни и стали заниматься привычным ремеслом. Распорядитель праздника Лао Фэн пошел торговать копченой зайчатиной, Лао Ду, что играл Чжу-жуна, вернулся к портняжному делу, Лао Ю, что наряжался в Да Цзи, снова стал мастерить гробы, Лао Гао, что наряжался в Чжу Бацзе, — вытачивать жернова, ну а Ямараджа Ян Моси — разносить воду по уличным лавкам. И теперь, когда на улице рассветало, у реки Цзиньхэ, как и прежде, можно было услышать зазывные крики Лао Не, который на своем коромысле разносил соевое молоко.
