— Все обвиняют меня в алчности, а вы спросите того же Лао Ху из Яньцзиня, дал ли он мне за все это время хоть грошик.
Но важнее подношений были превозношения, когда прилюдно перечислялись заслуги и добродетели начальника. Однако Лао Ху и в этом ничего не смыслил. Не говоря уже о неумении превозносить, Лао Ху и в обычном разговоре всегда был сам себе на уме. Заступая на должность в чужой области, другие чиновники старались подстроить свой говор под окружающих, а Лао Ху первые десять лет пребывания в Яньцзине продолжал говорить на своем хунаньско-маянском наречии. Пробормочет что-нибудь, и никто его не понимает: ни Лао Чжу, ни коллеги, ни тем более простой люд. Бывало, обращаются к нему на судебном заседании жалобщик с ответчиком, он им «бряк-бряк» что-то свое, а те, как в тумане, ничего разобрать не могут. Из-за такого банального непонимания все судебные дела рассыпались на части. Зато именно по этой самой причине в уезде Яньцзинь царил порядок. Если речь не шла об убийстве или поджоге, то яньцзиньцы жалоб старались не подавать. Если не подавать в суд, то ущерб будет небольшим, а вот если дело решится в суде абы как, то пострадавшие могут и разориться. Все спорные вопросы народ теперь решал сам, поэтому Яньцзинь казался островком всеобщего благоденствия. А поскольку жалобщиков было мало, у Лао Ху имелось свободное время, в которое он любил столярничать. Днем, разбирая судебные дела, Лао Ху был не в духе, зато с наступлением вечера он зажигал в канцелярии свет, снимал официальное платье, переодевался во что-нибудь поудобнее и принимался мастерить столы да стулья, сундуки да ящики. Так что если в других канцеляриях пахло казенщиной и сыростью, то в яньцзиньской управе — стружками и лаком. Местные сыщики и приказчики, облачившись в униформу, исполняли роль сыщиков и приказчиков, а снимая ее, превращались в подмастерьев Лао Ху. Именно в этом кроется причина того, что в наши дни уезд Яньцзинь славится своими резчиками по дереву. Собственно говоря, сначала приказчики противились заниматься столярными работами, но Лао Ху, который не лебезил перед начальством, запарывал все дела, а также не разбирался в чиновничьей кухне, этим своим невежеством невольно расположил их к себе. Он даже не подозревал, сколько ходатайств скрывалось за какой-то одной обидой, предоставляя тем самым своим подчиненным поле для деятельности. Поэтому те с радостью шли к нему в подмастерья. Когда областной правитель Лао Чжу пожаловал с инспекторской проверкой в Яньцзинь, учуяв в уездной канцелярии специфический запах, только покачал головой и усмехнулся. Ну а поскольку уезд Яньцзинь представлялся островком всеобщего благоденствия, Лао Ху пробыл его начальником тридцать пять лет. И только когда Лао Ху исполнилось шестьдесят, что предписывало выход в отставку, он ушел на заслуженный отдых. Все те, кто прибыл в Хэнань вместе с ним, будь то его коллеги, начальники уездов или правители округов, за эти тридцать пять лет, как и сулил отец Лао Ху, в большинстве своем или попали за решетку, или были казнены, или же просто смещены с должности. Окружного правителя Лао Чжу посадили в тюрьму, когда Лао Ху исполнилось пятьдесят. Тогда-то все стали перемывать ему кости: «Все говорят о порядочности Лао Ху из Яньцзиня, но кто же знал, что этот выродок окажется самым дальновидным». Однако, выйдя в отставку, Лао Ху на родину не возвратился, а остался в уезде Яньцзинь. На родину он не возвратился вовсе не потому, что ему было некуда возвращаться, а потому, что, прожив в Яньцзине тридцать пять лет, он привык к местным условиям. В Яньцзине почва солончаковая, поэтому вода здесь соленая и горькая, с большим содержанием щелочи и селитры. От такой воды передергивает не только людей, но и скотину. Именно в этом кроется причина того, что жители Яньцзиня любят мотать головой. Мотая головой, они вовсе не выражают своего неудовольствия кем-то или чем-то, просто это вошло у них в привычку. Когда Лао Ху только-только приехал в уезд Яньцзинь, его что ни день поносило от этой горькой водицы, поэтому мотать головой он тоже выучился. Но прошло несколько лет, и поноса как не бывало. Зато когда он через эти несколько лет вернулся навестить родных в Маян, что в провинции Хунань, из-за тамошней пресной воды, бедной щелочью и селитрой, его что ни день стали мучать запоры. Семь дней без каши человек как-нибудь проживет, а проживи он семь дней без какашек — и ему крышка. Так что Лао Ху и там начал мотать головой. Поэтому после ухода на пенсию ему ничего не оставалось, как признать своей родиной место службы и остаться в Яньцзине. Прямо посреди уездного центра Яньцзиня протекала речка Цзиньхэ. Лао Ху на свои сбережения, сделанные за тридцать пять лет, купил у моста усадьбу, где мог полностью отдаваться столярному делу. Сперва, занимаясь любимой работой, Лао Ху отдыхал и душой, и телом, однако спустя месяц он загрустил. Пока Лао Ху находился при должности, он столярничал лишь в свободное время, поэтому делал только предметы мебели, сундуки да ящики. Между тем в столярно-плотницком ремесле имеется разделение на строительных, тележных и мебельных мастеров. Из трех видов столярно-плотницкого ремесла самым легким считается изготовление мебели. Выучиться на тележного мастера, который изготавливает те же спицы для колес, уже сложнее, а значит, стать строительным мастером и делать консоли, карнизы да резные балки с расписными стропилами сложнее вдвойне. Лао Ху никак не хотел мириться с тем, что его умений хватало лишь на изготовление мебели. Но, с другой стороны, в таком почтенном возрасте ему при всем желании было уже не по силам с самых азов осваивать ремесло тележного и строительного плотника. Поэтому Лао Ху ничего не оставалось, как продолжать делать предметы домашнего обихода. Пока Лао Ху находился при должности, он изготавливал мебель точь-в-точь такую же, как у других мастеров. Но теперь, когда столярное ремесло стало его основным занятием, ему захотелось стать новатором в своей области и создавать уникальные в своем роде вещицы, а с этим возникали свои трудности. Другими словами, делать не так, как все, — это еще полбеды, а вот переплюнуть самого себя — это уже задача посложнее. Целый день он «грузил» себя невеселыми мыслями, а ночью с фонарем в руках начинал внимательно подбирать подходящие кусочки древесины. Он занимался этим вплоть до первого крика петухов, так и не приступая к основной работе. В такие минуты он часто вздыхал, мотая головой: «Все думают, что трудно быть чиновником, но вот знал бы кто-нибудь, что быть столяром гораздо труднее». Жители уездного центра, которые среди ночи переправлялись через реку Цзиньхэ, замечая под мостом свет в доме Лао Ху, в свою очередь тоже вздыхали: «Лао Ху еще не ложился» или: «Лао Ху в своих плотницких думах».
После того как Лао Ху вышел в отставку и стал столяром, место начальника уезда перешло к Сяо Ханю. Сяо Хань был выпускником Яньцзинского университета
[27], ему едва перевалило за тридцать; у него был совсем крошечный рот, размером с земляной орех, а еще он зачесывал назад волосы. Такой ротик, как у Сяо Ханя, часто встречался у женщин, среди мужчин это было редкостью. Сяо Хань приехал из города Таншань провинции Хэбэй и говорил на таншаньском наречии. С точки зрения яньцзиньцев, им что хунаньско-маянское наречие, что хэбэйско-таншаньское, все одно — понять сложно. Если уж сравнивать эти наречия между собой, то таншаньский говор Сяо Ханя был куда понятнее маянского говора Лао Ху. Но именно по этой самой причине в Яньцзине появились проблемы. Едва приехав в Яньцзинь, Сяо Хань осерчал. Однако его гнев не был вызван местными нравами и обычаями. Тридцать пять лет под началом Лао Ху не прошли для города даром: здесь не подбирали оброненные на дороге вещи и не запирали на ночь двери. Превращение управы в столярную мастерскую, насквозь пропахшую стружкой и лаком, его также не волновало. Но дело было в том, что Сяо Хань с самого рождения отличался говорливостью, его крошечный ротик не закрывался ни на минуту. Он предпочитал провести день без еды, но только не молча. Помимо разрешения судебных тяжб, он любил общаться с народом. А поскольку с каждым разом к его таншаньскому наречию народ привыкал все больше, и Сяо Хань все больше входил во вкус. Став начальником уезда Яньцзинь, Сяо Хань получил возможность выступать публично в любое время. Однако уже после нескольких таких выступлений он окончательно разочаровался в местных жителях. Сами слова они понимали, но вот их смысла не улавливали. Дабы восполнить этот пробел, Сяо Хань вознамерился действовать через «народную школу». Он планировал выступать перед учениками школы, чтобы те потом несли его мысли в народ. Но на тот момент в самом уездном центре, кроме разбросанных за городом нескольких частных заведений, не было ни одной школы. Лао Ху, управлявший уездом тридцать пять лет, думал лишь о своих столах да стульях, сундуках да ящиках, а про школы он как-то совсем позабыл. Строить школу с нуля оказалось задачей непростой. На это требовались деньги, но откуда их можно было взять в совсем небогатом уезде? Впрочем, даже если бы такие деньги и нашлись, меньше чем за год школу все равно не построишь. Сяо Хань, который ждать не мог, решил действовать, используя подручные средства. В уездном центре имелась католическая церковь, вмещавшая около трехсот прихожан. Ее настоятелем был один итальянец, настоящее имя которого звучало как Хименес Серени-Бенцони. По-китайски его звали Чжань Шаньпу, но жители обращались к нему просто Лао Чжань. Сяо Хань послал своих людей приклеить на двери его церкви объявление, что отныне церковь становится школой. Лао Чжань тотчас побежал в уездную управу к Сяо Ханю:
