— Когда вернешься?
— Может, дней через десять, может, через полмесяца, а может, и вовсе не вернусь.
Больше Ню Шудао у нее ничего не спрашивал. Цао Цинъэ взяла с собой две сумки, перевязала их платком и перебросила через плечо. До уездного центра Циньюань ее на велосипеде подвез старший сын Ню Айцзян. Там она села на автобус и добралась до города Тайюань. В Тайюане она села на поезд и добралась до города Шицзячжуан. В Шицзячжуане она пересела на другой поезд и доехала до города Синьсян. В Синьсяне она села на автобус и наконец добралась до Яньцзиня. На все про все ей потребовалось четыре дня. Спустя месяц Цао Цинъэ из провинции Хэнань снова вернулась в деревню Нюцзячжуан уезда Циньюань провинции Шаньси. Все это время, до тех пор, пока Цао Цинъэ не возвратилась, Ню Шудао находился в подвешенном состоянии. Когда она приехала, он наконец расслабился. Боясь лишний раз задать ей вопрос, он только спросил:
— Восемнадцать лет назад ты уже ездила в Яньцзинь, как тебе показалось, изменился он с того раза?
— В Яньцзине здорово, иначе зачем мне туда ездить два раза, тем более на такой срок? Кстати, я нашла семью моей матери.
Казалось, она вот-вот расплачется. Когда Ню Айго исполнилось тридцать пять лет, его мать Цао Цинъэ стала делиться с ним самым сокровенным. Как-то раз она рассказала Ню Айго, что за всю свою жизнь побывала в Яньцзине лишь один раз и провела там всего три дня. Приехав в Яньцзинь, она обнаружила, что это место ничем не отличается от всех других мест, в которых она еще не бывала. Яньцзинь ее детства и Яньцзинь, который она увидела спустя тридцать три года, были двумя разными городами. В нем изменились все улицы: и улица Дунцзе, и улица Сицзе, и улица Наньцзе, и улица Бэйцзе. Главный перекресток тоже было не узнать. Пампушечной на западной окраине города, которую держали ее отец У Моси и мать У Сянсян, уже давно не было. Но что важнее, она не смогла найти У Моси, ее отца тех времен, когда саму ее звали Цяолин. После того как тридцать три года назад они с ним расстались, У Моси, как и она, не вернулся в Яньцзинь. Цао Цинъэ не вернулась в Яньцзинь по той причине, что ее продали в провинцию Шаньси и на тот момент ей было всего пять лет, но почему туда не вернулся У Моси, который был уже взрослым и которого никто не продавал? Тридцать три года от него не было никаких вестей, никто не знал, где он, жив или умер. Цао Цинъэ помнила, что на улице Наньцзе жил ее дед. Тридцать три года назад он держал там «Хлопковую лавку Цзяна». Хлопковая лавка стояла на месте, только теперь вместо педальных станков здесь использовали машину с двигателем, благодаря которой ватные шарики скатывались автоматически. Но людей, которых знала Цао Цинъэ, в этой лавке уже не было. Дед Лао Цзян умер, старший дядя, Цзян Лун, умер, третий дядя, Цзян Гоу, тоже умер, так что здесь проживало уже следующее поколение родственников Цзян Луна и Цзян Гоу, которых Цао Цинъэ не знала. Если ребенка продают — это большое событие, если тридцать три года спустя этот ребенок возвращается в родные края — это тоже большое событие. Тем не менее продажа ребенка состоялась тридцать три года назад, из-за этого прежде большое событие теперь обрело статус притчи. Свидетели того времени и тех событий или разъехались, или отошли в мир иной. Остались лишь те, которые «что-то слышали». В общем, не было никого, кто бы интересовался делами предыдущего поколения. А уж если никого не волновало, что кого-то продали тридцать три года назад, то и возвращение человека через тридцать три года тоже никого не заинтересовало. И хотя душу Цао Цинъэ переполняли самые разные чувства, на словах у нее выходила лишь беспредметная болтовня. Цао Цинъэ провела в Яньцзине три дня, а потом направилась в Синьсян. Там, на восточной окраине города, ей хотелось найти постоялый двор возле автовокзала, где она рассталась со своим отцом У Моси. Но, когда она добралась до восточной окраины, обнаружилось, что автовокзал еще двадцать лет назад перенесли на западную окраину, а на месте бывшего автовокзала обосновался завод химических удобрений. Этот завод занимал территорию в несколько сотен му. Десять с лишним заводских труб с шумом выпускали ввысь белый дым, а от прошлого постоялого двора не осталось и следа. В Синьсяне Цао Цинъэ провела один день. Ню Айго решил уточнить:
— В Яньцзине ты провела три дня, а в Синьсяне — один, почему же ты вернулась домой только через месяц?
— А я еще съездила в Кайфэн.
— Зачем ты туда поехала?
— Хотя в Синьсяне на месте постоялого двора я увидела завод химудобрений, у меня все равно возникло ощущение, что я вернулась в детство, и тогда мне вдруг захотелось увидеть еще одного человека.
— Кого?
— Похитившего меня продавца крысиного яда Лао Ю. Он был из Кайфэна.
— Зачем он тебе понадобился?
— Когда Лао Ю привел меня в Цзиюань, на самом деле передумал меня продавать. — Сделав паузу, она добавила: — С тех пор прошло тридцать три года, и мне очень уж захотелось задать ему один вопрос.
— Какой?
— На что он потратил те десять серебряных юаней, за которые меня продал? Купил ли он скотину, или, может, приобрел землю, или вложил в какое-нибудь дело.
— Что толку задавать такие вопросы, когда прошло столько времени? — спросил Ню Айго.
— Ну и пусть, мне просто хотелось с ним повидаться, посмотреть, каким он стал, ведь все мои беды случились из-за него.
Цао Цинъэ рассказала, как из Синьсяна она добралась на автобусе до Чанъюаня. Оттуда на пароме переправилась через Хуанхэ, после чего снова села на автобус до Кайфэна. Прибыв в Кайфэн, она приступила к поискам Лао Ю, хотя умом понимала, что прошло уже тридцать три года и найти его не удастся. Она не знала, жив он или уже умер, как не знала ни его прошлого адреса в Кайфэне, ни нынешнего. К тому же Цао Цинъэ стала забывать, как он выглядел. Впрочем, если бы даже и помнила, то за прошедшие тридцать три года черты Лао Ю наверняка изменились. Как бы то ни было, Цао Цинъэ посетила конский базар, буддийский храм Сянгосы, озеро Паньцзяху и Янцзяху, прогулялась по ночному рынку, а кроме того, обежала все кайфэнские улицы и закоулки. Каждый день она встречала бессчетное количество стариков, но ни один из них не напоминал ей Лао Ю. Прекрасно понимая, что Лао Ю ей не найти, Цао Цинъэ все равно продолжала свои поиски в Кайфэне двадцать с лишним дней. Хотя это и поисками нельзя было назвать. У нее стали заканчиваться деньги на дорогу, поэтому десять дней спустя Цао Цинъэ уже не могла останавливаться в гостинице. Днем она по-прежнему искала Лао Ю, а ночью шла спать на вокзал. Как-то раз, когда Цао Цинъэ примостилась на скамейке и, подложив по сумке под голову и ноги, уснула, ей вдруг приснился отец. Но не У Моси, а Лао Цао из деревни Вэньцзячжуан уезда Сянъюань провинции Шаньси. Во сне она оказалась не на вокзале, а на ночном рынке напротив храма Сянгосы. Отец шагал впереди, Цао Цинъэ поспевала за ним следом. Отец шел очень быстро, Цао Цинъэ никак не могла его догнать, а когда догнала, вся вспотела.
— Папа, зачем ты приехал в Кайфэн? — спросила Цао Цинъэ.
Отец, весь красный от быстрой ходьбы, нервно бросил:
