– И как будем это делать.
– Верно, Вилли, ты подчеркнул и этот важный нюанс, – кивнул я. – Ну да ты, Джонни, с Борегаром частенько виделся, поэтому знаешь больше нашего. Я с ним имел лишь короткую беседу по телеграфу, да и то несколько дней назад. Поэтому… Мы с Вилли с нетерпением ждём, когда наш давний друг поведает что-то важное и нам толком не известное.
Джонни страдальчески уставился в потолок, явно понимая, что от него не отстанут, пока он не выложит всё важное и нужное. Не злобы же ради, а просто необходимости для. Иного сложно было ожидать. Поэтому он переборол лень и заговорил:
– Вик, как бы это сказать, может, присутствующую тут девушку, свою протеже, отдыхать отправишь? – Пристальный взгляд в сторону тихо сидящей в уголке Вайноны.
– Уже не нужно.
– Вот значит как. Что ж, мисс Килмер, тогда сидите. Слушайте, но помните, что всё здесь сказанное не должно быть рассказано никому.
Лишь кивок в ответ. Ну да Джонни слова и не нужны были, он лишь донёс до объекта внимания необходимую информацию, только и всего. Поэтому принял к сведению сей факт и вернулся к основной теме.
– Ты очень нужен Борегару, Вик. Ты, твои ресурсы, то есть не только деньги, но и наша «тайная полиция». Мы уже набрали столько сведений, что хватит еще на один процесс Смита-Мюррея и ещё многое про запас останется. Только там были члены «подземной железной дороги», которую знали, и до судьбы членов которой дела не было, да шпионы янки. Явные, к которым ни у кого симпатий не должно было возникнуть. А теперь… Ты же сам понимаешь, через кого рабов и вольных негров вербовали как информаторов и готовили к более серьезным действиям.
– Догадываюсь.
– Вот-вот, – подхватил Вилли. – Мы тут из солнечной Калифорнии одного такого привезли. Томас Старр Кинг, пламенный агитатор за Линкольна во время президентской кампании, священник, масон. И знающий всё обо всех в Калифорнии и многое о вашингтонских делах.
Глаза у Джонни заблестели. И у Мари, что меня приятно удивило. Такой блеск, он появляется лишь у тех «рыцарей плаща и кинжала», кто не просто ступил на этот путь, но и принял его от всей своей души. С Джонни-то всё понятно: ганфайтер, головорез, авантюрист с чувством прекрасного. А сестрёнка… Похоже, она нашла своё призвание. С одной стороны, я искренне за неё рад. С другой же – теперь буду очень сильно беспокоиться. Та ещё работёнка, где романтика обильно припорошена кровью, грязью, болью и изнанкой нутра человеческого, крайне неприглядного.
– Мне доложили, что ценного пленника привезли на «Базу». Но вот кто это, я узнать не успел, сюда торопился. Он говорит или ещё нет?
Начался совсем серьёзный разговор. А у меня тут ОБЕ сестры обретаются. Одна из них по собственной воле во всё это влезла и её уже никак даже против воли не изымешь из нашей «адской кухни». Зато вторая, Елена… Ну вот к чему этой местами наивной красавице слушать про мерзости, которыми волей-неволей, а приходится заниматься? Но и ультимативно просить удалиться не дело. Семья! Вот и надо вроде как и дать выбор, и в то же время намекнуть, что не дело ей всё это слушать во всех подробностях.
– Елена, тут сейчас начнутся другие разговоры. Которые для леди… не очень предназначены.
– Мари ведь тут, а она такая же леди, как и я, – деланно-наивно захлопала глазками старшая. – Ещё твоя… подруга. И ты, Вик, всегда или при мне говорил, или потом рассказывал. Что сейчас случилось-то?
Вот-вот надуется, как мышь на крупу. Или делает вид, что надуется, ну да редьки хрен не слаще, мне один бес геморроидально будет от всего этого. Тут же «переобуваюсь» на ходу, ещё сильнее смягчая уже сказанное:
– Лен, никто тебя не гонит отсюда. Я просто предупреждаю, что обсуждаться будут те дела, которыми с недавних пор твоя сестра занимается. В довольно мрачных и неприятных подробностях.
– Я не маленькая девочка! По всему Ричмонду о «базе» «Дикой стаи» разговоры пошли. О том, что если туда янки попал, то выйдет или своими ногами на суд во всём признаваться, или его оттуда в гробу вынесут. Или без гроба, тёмной ночью.
– Джонни?
– Говорят, – усмехнулся друг. – Только после того самого процесса и после того, как мы информаторов-негров чуть не по всем домам благородных джентльменов вылавливали, эти самые слухи лишь на пользу идут. Некоторые боятся, но их мало. В основном те, которых мы пока просто не можем к себе пригласить для разговора по душам. Такого, чтобы не мешали.
– Понятно. В общем, Елена, думай, надо ли тебе всё это. Удовольствия услышанное точно не доставит, а вот сны плохие и испорченный аппетит – это вероятно.
– Не кисейная барышня! – уколола меня взглядом сестрёнка. – Может, я и не хочу всем этим заниматься, как Мари, но послушать, это я могу. Да и сестра кое-что рассказывала. В общих словах, без подробностей и имён, ты не подумай, Вик!
– Да я и не думаю. Если всё от семьи и близких людей скрывать, то зачем она, жизнь такая? Каторга будет, а не жизнь. Сиди уж, слушай. Но если что покажется совсем уж неприятным, то не надо себя пересиливать. Долго это не продлится. Немного погуляешь или просто посидишь в другой комнате с книгой или просто так.
– Поняла я, поняла, – отмахнулась Елена.
Надеюсь. Что ж, вернёмся к прерванному разговору. А речь зашла о нашем калифорнийском трофее, Томасе Старре Кинге. Вот я и продолжил, обращаясь к Джонни:
– Птичка по имени Томас разговорчивая стала. Но перья ей повыщипали, да и крылышки подпортили, – скривился я. – Идейный оказался, не чета Мюррею. И стращал нас сильно. Не только Линкольном и его сворой, но и другими. Теми, которые за спиной старины Эйба стоят, себя перед публикой никак не проявляя.
– Имена?
– Плюнь в любого крупного финансиста Севера – не ошибёшься. Да и подальше ниточки тянутся, но их он уже не знает. Не самого высокого полёта птица. Хотя всё равно ценная. Работать продолжим вдумчиво, ничего не пропуская, но вот на открытый суд его выводить не стоит. Пусть он… сам умрёт. Здоровье у него слабое. Сердце, к примеру.
– А может, он у нас повесится? – предложил Степлтон. И тут же добавил, глядя на Елену: – Прости, но на совести этого человека столько крови, что это для всех лучший выход.
Я посмотрел на сестёр. Обеих. Мари кривовато улыбалась, явно хорошо понимая и представляя те нюансы, о которых зашла речь. Вижу, Джонни её натаскивал без пробелов, пусть и по «экспресс-курсу». Елена же старалась выглядеть «храбрым оловянным солдатиком», показывая, что ей всё нипочём. Бодрится, храбрится, да и просто для неё всё это чистая теория. И дай боги с демонами, чтобы практика её не коснулась. Хватит мне и того, что Мари по собственной воле пустилась во все тяжкие в житии работницы тайной полиции.
– Нет. Иначе будет такой шум, как в той же наполеоновской Франции. У него тогда тоже некий генерал Пишегрю – якобинец, республиканец, р-революционер и головорез каких поискать, люто ненавидящий императора – на собственном галстуке аккурат перед судом повесился. А перед тем грозился много чего ненужного сказать перед допущенной на суд прессой. Я понимаю Наполеона, отдавшего приказ. Но не понимаю разгильдяев из тайной полиции, которые его на собственном галстуке повесили. А ведь он по всем правилам должен был быть лишён подобных предметов. Вот мы и не будем подвергать себя нападкам прессы. Сердечко не выдержало, вот и всё. С каждым случается.
