– Поручик, по моим сведениям, основная часть мятежников сейчас находится на хуторе «Лосиный остров». Они объединились там с финскими сепаратистами, финансируемыми Германией. Основная цель германских наймитов – посеять панику и неуверенность в способности государственных структур воюющей страны навести порядок в своей столице. Поэтому нам срочно нужно задавить этот мятеж. Не дать перекинуться волнениям на соседние волости, где проживает много этнических финнов. А тем паче на столицу и Финляндское княжество. Вы готовы принять участие в подавлении бунта ваших соплеменников? Можете не бояться отвечать, я всё пойму, и это не будет влиять на вашу дальнейшую жизнь. Конечно, за то, что проморгали зреющий мятеж среди ваших сослуживцев, никто вас не будет гладить по головке, но, по крайней мере, в мирной жизни это не будет иметь значения. А вот если вы и остальные латышские стрелки активно поможете ликвидировать этот мятеж, то я буду ходатайствовать о поощрении участников операции.
– Господин генерал, я всё понял. Можете рассчитывать на меня и остальных стрелков. Мы верны присяге и императору. Приказывайте, латышские стрелки выполнят любой приказ!
– Хорошо! Тогда принимайте командование над оставшимися верными присяге латышскими стрелками. Я вас назначаю командиром батальона. Бумаги оформим потом. Первое вам задание – выявить в среде арестованных тех, кто сознательно поддерживал мятежников. Они будут расстреляны после рассмотрения их дела в военно-полевом суде. И расстреливать их будут преданные этими подонками сослуживцы. То есть ваши подчиненные. Понятно, поручик?
– Так точно!
– Тогда получите оружие у поручика Симонова и приступайте к службе!
Я подозвал Симонова и при латыше распорядился выдать освобождённым винтовки. А трофейного оружия было много – хватило бы, чтобы вооружить ещё одну такую же группу. Хоть латышам и выдали оружие, но чтобы окончательно им доверять, я приготовил им ещё один тест. Мне уже был известен один явный мятежник, это прапорщик латышских стрелков, который убил вахмистра. После моей попытки его допроса этого человека опять поставили в строй арестованных мятежников. Он наверняка был известен своей активностью в мятеже освобождённым нами латышским стрелкам. И если они мне его не выдадут, то Бог им судья, а я доверять этим людям уже не смогу. Создам расстрельную команду и без них, а степень вины задержанных, кому жить, а кому умирать, будет решать полевая «тройка».
Да, я решил воспользоваться опытом, который почерпнул в книгах своего времени. Во времена красного террора как раз тройки преданных делу революции людей решали, кому из арестованных жить, а кому умирать. В данный момент революции, конечно, не было, но предреволюционное состояние в стране имелось. И решительные меры предпринимать было нужно. Себя я не считал истиной в последней инстанции. В конечном счёте решать, кто смертельный враг, должны были люди из этого времени. Вот я и решил поставить на это дело известных мне людей – поручика Симонова, прапорщика Хватова и, за представителя нижних чинов, казака Сергея. Тем более парень пострадал от мятежников и являлся как бы совестью погибших казаков. В проницательности этих людей я не сомневался. В преданности империи тоже.
Вот когда поручик Берзиньш пошёл проводить работу со своими людьми, я занялся организацией никому не ведомой судебной структуры. Моя организаторская роль заключалась в том, что я подозвал офицеров и казака и в приказном порядке назначил их, так сказать, судебными заседателями. Робкое замечание поручика Симонова о том, что никто из них даже не представляет, как вести эти судебные заседания и как оформлять их протокол, меня не смутило. Я тут же расширил тройку, введя туда с правом совещательного голоса ещё одного человека. И это был профессиональный юрист. Он был жителем Петрограда и совершенно случайно оказался на станции в момент, когда её захватывали латышские стрелки. Какая-то нелёгкая заставила его сделать замечание одному из мятежников. После этого он, лишившись пенсне, части своего гардероба и пары зубов, оказался в сарае с другими задержанными. Когда я беседовал с отбитыми у мятежников гражданскими, он долго рассыпался хвалебными эпитетами и благодарил меня за освобождение сугубо мирных людей. А также грозился засудить мятежников за пренебрежение к жизням мирных граждан и издевательства над ними. Именно его слова явились первопричиной идеи о создании судебной тройки и того, что пусть сами потерпевшие решают судьбу мятежников. Я не привык откладывать дела в долгий ящик и пригласил юриста принять участие в нашей беседе. Объяснить, какой я вижу эту чрезвычайную структуру, мне не удалось, обстоятельства не позволили. Появился бронепоезд, и все мои благие намерения вылились в распоряжения, отданные юристу:
– Владимир Венедиктович, времени совсем нет. Видите, вон бронепоезд прибывает, а значит, предстоит бой с врагами империи. Вы уж сами продумайте, как вести судебное заседание и как будет выглядеть его протокол. Мои офицеры в этом ничего не понимают, поэтому весь регламент и протоколы за вами. Бодягу разводить не надо. Рассмотрение всех дел должно занять не больше двух часов. Враг не спит, и если суд будет работать по стандартной процедуре, то эти звери вообще избегут наказания. А значит, в следующий раз вас ничто не спасёт от мятежников и террористов.
Рассуждения юриста по этому поводу я уже не слушал – направился в сопровождении Хватова и Первухина к бронепоезду, остановившемуся метрах в ста от нас. Симонов тоже должен быть подойти к бронепоезду. Но прежде он должен отправить пленных в место их содержания. А самое главное, подобрать комнату в станционном здании для юриста, в ней же будет проходить заседание тройки. До начала этого заседания Владимира Венедиктовича должен был опекать Сергей. А вернее, юрист должен был хоть немного подучить казака излагать свои мысли в приемлемой форме. Это я попросил Владимира Венедиктовича попытаться объяснить казаку, как не в грубой форме изложить, какое наказание должен понести подсудимый мятежник. Ну а Сергей в свою очередь должен был обеспечивать юриста самым необходимым – чаем, бумагой и чернилами.
Усталость давала о себе знать – целый день я был на ногах и даже ни разу не присел. Поэтому, забравшись в штабной броневагон, я сразу же занял уже привычную скамейку и слушал доклад штабс-капитана Овечкина сидя. При этом думал: «Хорошо всё-таки быть великим князем. Все офицеры воспринимают моё поведение как должное». По словам командира бронепоезда, операция прошла на отлично. Ни один из мятежников и немецких наймитов не ушёл с территории, обработанной артиллерией бронепоезда. На это его утверждение я воскликнул:
– А вы откуда знаете? Может быть, части мятежников удалось избежать химического поражения?
– Я посылал туда разведчиков, облачённых в балахоны и противогазы. Ничего живого в районе, обработанном артиллерией бронепоезда, не осталось.
– А почему же вы не вынесли тела погибших казаков? Этих ребят нужно похоронить с почётом и отпеванием!
– Сейчас это сделать невозможно – газ ещё активен, и пострадают наши люди. А вот через сутки это можно сделать совершенно спокойно.
– Хорошо, Павел Александрович, так и поступим. Юнкерам придётся здесь задержаться, чтобы достойно похоронить погибших казаков и собрать оружие, оставшееся после мятежников. Миссия бронепоезда в этой операции практически закончена. Осталось сделать последний штрих – помочь ребятам поручика Симонова взять оплот мятежников.
