Да и вообще строй спецгруппы смотрелся брутальной группой каких-нибудь чекистов. Все в кожаных куртках, полученных со склада офицерской школы, опоясанные широким ремнём с кобурой для нагана. Тяжёлое оружие, карабины для самых метких стрелков и ружья-пистолеты были оставлены в вагоне. Я специально провёл с прапорщиком Хватовым беседу, что негоже светить перед окружающими наше новое оружие. Пусть враги до последнего не знают, что небольшая группка русских солдат в кожанках может уничтожить целую роту отборной пехоты. Вот ребята и стояли вооружённые одними револьверами, обмундированные в форму лётного состава. Но гляделись они гораздо внушительней, чем стоявшие вслед за ними санитары и прочие нижние чины, обслуживающие санитарный поезд. Не говоря уже о женском контингенте этого передвижного госпиталя. Это своеобразное построение персонала санитарного поезда и спецгруппы закончилось быстро. Я опоздал на семь минут, а график движения по железной дороге требовалось соблюдать. Только произнёс приветственную речь и пожал руки врачам передвижного госпиталя, как паровоз загудел, это так машинист предупреждал, что пора по вагонам – семафор даёт добро на движение.
Путешествовал я как настоящий магнат – в отдельном купе, с великолепным сервисом и с мощной охраной. Вот только сервис был сильно навязчив. Только я задумаюсь, размышляя о дальнейших планах и о судьбах страны, как раздвижная дверь приоткрывается и говорящая рыжая голова елейным тоном спрашивает:
– Ваше высочество, расстягайчика не желаете? А может быть, чёрной икорки? Говорят, этот продукт очень пользителен при болях в животе! Глашка мне сказала, что вам лучше всего кушать расстегаи и зернистую чёрную икру. От паюсной в животе кишки слипаются.
От такой длинной, можно даже сказать, медицинской фразы мой денщик даже икнул. А меня достала эта навязчивая забота рыжего служаки, может быть, это и было принято в этом времени, но я-то не привык к такому обращению. Особенно раздражал звук, раздающийся от касания деревянной кобуры о дверь купе. Ефрейтор в вагоне не снял свой маузер – хотел даже среди своих выглядеть грозно и круто. Настоящий «мачо», едущий на войну. Это было, конечно, по-детски, трогательно и смешно, но доставало и мешало сосредоточиться. Обижать большого ребёнка не хотелось, да и, может быть, своим негодованием я нарушил бы существующую традицию отношения генерала к заботе своего денщика, поэтому я довольно мягко сказал:
– Дима, расстегай и чай давай, а вот икры и прочих продуктов, которые тебе надавала Глафира, пока не нужно. И ради бога, поменяй маузер на наган – не положено ефрейтору ходить с таким оружием, тем более по вагону. Да и зря я договаривался с начальником Петроградского гарнизона, генералом Кобаловым, чтобы вам выдали кожаные куртки. Спецгруппа теперь выглядит как стая чёрных ворон. Ладно, прибудем в корпус, всех переодену в казацкую форму. Думаю, на террористов она будет оказывать большее впечатление, чем одежда авиаторов. Уже будут остерегаться покушаться на великого князя, когда рядом находятся такие орлы.
Я усмехнулся, и в этот момент раздался скрежет, Первухин вылетел из проёма дверей, как пробка у взболтанного шампанского, а я благодаря тому, что сидел, просто кувырнулся из кресла и ощутимо приложился плечом об стену купе. Ругаться матом от боли я начал уже в процессе движения. А когда выбрался из купе – прекратил. Начал озираться, пытаясь понять, в какое дерьмо я вляпался на этот раз. Окна были целые, разрушений в вагоне я не заметил. Мой денщик болтался на каком-то шнуре метрах в двух от меня. Приглядевшись, я понял, что это ремни кобуры, которые зацепились за ручку соседнего купе. Так что не зря ефрейтор нацепил маузер с болтающейся кобурой. Если бы у него была кобура с обычным наганом, то так легко от резкой остановки он бы не отделался. Летел бы метров десять, пока тамбурная дверь не выбила бы из него мозги. Но долго над этим я не размышлял, сам метнулся к двери тамбура, одновременно вытаскивая из своей кобуры кольт. Да, именно этот пистолет я выбрал из тех, которые были у Михаила Александровича. И взял, можно сказать, из-за названия (бренда). Круто носить на поясе кольт, так и чувствуешь себя на Диком Западе. Вот и сейчас, глянув из тамбурной двери, я ощутил себя героем голливудского боевика. Как будто бандиты остановили почтовый поезд, набитый золотом, и сейчас будут его грабить. Поезд имелся в наличии, бандиты тоже. А как ещё можно назвать людей, тормознувших поезд и сейчас идущих цепью с винтовками наперевес? Имелся ещё женский визг и мечущиеся по насыпи санитары. Было понятно, зарождается паника. Гаркнув матом на пробегающего мимо санитара, я его остановил и тут же спросил, не давая задуматься:
– Что там впереди по ходу поезда? Все вагоны целы? Отвечать, мать твою, генералу!
Солдатик, вжав голову в плечи, быстро затараторил:
– Ваш благородие, там ужас что творится! Взрыв был, и первый вагон в щепки. Машинист сбежал, бросив нас. Сейчас тут кошмар начнётся. Убивать всех будут! Бежать надо, ваше благородие, – в лесу эти вурдалаки нас не найдут!
И паникующий санитар махнул рукой в сторону наступающей цепи. А люди, идущие зачищать остановившийся поезд, явно были хорошо обучены – шли ровно, без суеты и криков. От таких хрен убежишь, наверняка в той стороне, куда сейчас ринется толпа, расположена засада. Скорее всего, там и пулемёт имеется. Следовало прекращать это безобразие. Я и начал прекращать. Пальнув вверх из кольта, чем остановил ещё двоих паникующих санитаров, заорал:
– Молчать! Слушай мою команду – всем под вагон! Залечь и ждать приказа.
Санитары, кроме одного, начали неловко залезать под вагон. Только белобрысый парень, потерявший где-то свою папаху, стоял и хлопал глазами. Даже по его внешнему виду можно было догадаться, насколько растерялся этот желторотый птенец. Нужно было приводить в чувство тылового санитара. Стрелять в воздух я не стал, а просто выкрикнул:
– Как фамилия, служивый?
– Худяков! – промямлил он.
– Быстро, Худяков, найди начальника поезда и передай ему мой приказ – немедленно явиться в вагон генерал-лейтенанта! Приказ ясен, боец?
– Так точно, ваш бродь!
Белобрысый убежал, а я почувствовал давление сзади. Обернулся и увидел набившихся в тамбур бойцов спецгруппы. Непосредственно позади меня стоял Первухин. Вот денщик и сдерживал какое-то время напор стремящихся выбраться из вагона ребят. Его силёнок хватило ненадолго, в конце концов, этот напор достиг и меня. Но я был этому только рад. Наконец-то появились те, кто и был мне нужен. Кто действительно мог вытащить ситуацию из реально безнадёжной. Порадовало меня и вооружение бойцов. Ребята не растерялись и выбежали не с пукалками, которые лежали у них в кобурах, а с настоящим оружием – ружьями-автоматами и с карабинами. Для меня это означало многое – во-первых, отсутствие паники и готовность отражать атаку, а во-вторых, что в спецгруппе сохранилась управляемость. Ведь ружья-пулемёты хранились в отдельном купе, ключи от которого были только у меня и прапорщика Хватова. А значит, командир спецгруппы не потерял голову, вооружил бойцов и направил их отражать нападение на санитарный поезд.
Эти мысли пронеслись в голове за доли секунды, столько же я размышлял, как отражать атаку. А когда увидел самого прапорщика, стоящего в дверном проёме коридора, ведущего ко всем купе вагона, начал отдавать приказания, и всё это прорезавшимся командирским голосом, а именно заорал:
