В комнату заходит мама.
— Борис, ты все? — недовольным голосом спрашивает она. — Давай быстрее. Вове спать пора.
— Десять минут, — сухо отвечает папа.
— Навонял своей гадостью. — Мама возмущена. — Дай форточку открою. Вот так. Вова, укройся, а то простудишься.
Я послушно укрываюсь, но не перестаю смотреть на стол, за которым работает отец.
— Я ему про космос рассказываю, — говорит папа.
— Нашел что рассказывать на ночь глядя. — Мама хмыкает. — Лучше бы сказку рассказал.
— Не хочу сказку! — смело пищу я из кровати.
— Молчи уж, — говорит мама. — Что с телевизором? Завтра будет работать?
— Немного осталось. — Папа вздыхает.
— Десять минут, — напоминает мама и выходит из комнаты.
Папа минуту молчит. Смотрит на плату. От горячего жала паяльника в его руке поднимается дымок. Он постукивает костяшками пальцев по столешнице.
Потом говорит:
— Ей не понять. Она просто не слышит. — Папа поворачивается ко мне, настольная лампа светит ему в спину, и я вижу его большой и черный силуэт на фоне далекой бледной стены. — Но ты ведь слышишь, правда, Вовка? Этот непрекращающийся, прекрасный и немного страшный звук. Как будто космическое будущее стучит к нам в двери.
Глава сорок седьмая
За четыре дня до нового 2017 года мне приснилось, что черная тварь забрала Майю. Потом во сне была дверь, которую я боялся открыть. Я заблудился в лабиринте бетонных дворов. Я не знал, что делать. Я проснулся, и мне показалось, что я вижу тень, ускользающую от кровати дочери. Это было невыносимо. Остаток ночи я не спал, следил за ее кроватью. Я снова вспомнил малыша из онкоинститута, которого после КТ нес на руках отец. Я подумал: пусть лучше рак вернется ко мне. На рассвете я достал из кладовки шкатулку, положил ее в пакет, оделся. Яна на кухне пила кофе. Спросила: ты куда? К Новому году кое-что надо купить, сказал я. Сок, газировку. Детям вкусностей. В последний день не хочется все тащить. Да не спеши, сказала Яна, попозже вместе прогуляемся. Да я быстро, сказал я, хочется подышать свежим воздухом. А попозже еще раз сходим, я не против, погода сказочная.
Я вышел из подъезда. Кругом снег: деревья, дома, люди, все в снегу.
Тварь стояла прямо на дороге, голова выше деревьев, тонкие пальцы рук достают до асфальта, ноги согнуты в коленях, кожа черная, или нет, скорее темно-коричневая, неоднородная, бугристая; мимо прошла дворничиха, поздоровалась со мной, ее не увидела. Возле скамейки болтали подростки; они тоже ее не видели. Никто ее не видел и не слышал, кроме меня. Потому что это психоз. Потому что мне надо, чтобы что-то жрало меня изнутри, я по-другому не умею существовать. Если не рак, то это. И неизвестно еще, к чему это может привести.
Я наклонил голову и пошел к мусорным контейнерам; это недалеко, метров сто.
Шаг за шагом. Шаг за шагом.
Тварь не шевелилась.
Я прошел рядом с ее ногой; буквально в паре сантиметров.
Тварь не шевелилась.
Ну что же ты не скажешь, что если я выкину тебя, то вернется рак, спросил я. Почему молчишь?
Тварь молчала.
Но ведь это ничего не значит: рак может вернуться, а может и нет. Рак может вернуться и с тобой; дело тут не в тебе, ты — мой глюк, как говорит Крупковский. Если я выкину шкатулку, то избавлюсь от тебя, но это не значит, что тут же случится рецидив. Тебя не было какое-то время, и рецидив не случился.
Тварь молчала.
Конечно, твое отсутствие может подтолкнуть к рецидиву. Наверно, может. Я буду бояться, постоянный стресс, пишут, что стресс способствует развитию рака, и опухоль вернется. Но ведь это же бред. Достаточно понять, что тебя не существует и никогда не существовало. К сожалению, у меня не хватает веры, чтоб это понять окончательно; в моей голове ты прочно связана с этой шкатулкой. Ты существуешь, пока она существует поблизости. Значит, чтоб избавиться от тебя, надо избавиться от нее. Просто как три копейки.
Я остановился возле мусорного контейнера.
Я сказал себе: допустим, рак из-за этого вернется. Допустим, я действительно не смогу жить без твари, которая жрет меня изнутри. Но зато я защищу семью. Это важно.
Я занес пакет с шкатулкой над контейнером; застыл не в силах разжать пальцы. Шикнул на самого себя: не сметь, — и швырнул пакет в гору мусора.
Повернулся: твари не было. Чистая, если не считать свежего снега, дорога.
Я был счастлив. Я насвистывал. Я сходил в магазин, купил газированной воды, фруктов и конфет. Потом мы вышли прогуляться всей семьей; Майя предпочла ехать на санках, но замерзла и в результате катала на санках свою куклу. Владик лепил снежки, швырял их в деревья. Мы купили еще каких-то мелочей для праздника. Яна на обратном пути закашлялась; я сказал: эй, смотри, на Новый год не заболей. Нам еще фейерверки идти запускать. Майя закричала: ура, фейерверки!
Все было прекрасно.
А ночью я снова услышал стук.
Глава сорок восьмая
В онкодиспансере ты сначала ждешь у кабинета. Потом подходит твоя очередь, и ты заходишь внутрь. Доктор листает твою историю болезни. Туда уже вклеены какие-то новые бумажки: раньше их не было. Ты, конечно, нервничаешь. Доктор говорит: результаты по крови пришли, все отлично, лейкоциты в норме. Все хорошо. По опухоли, как я понимаю, тоже все хорошо: никаких признаков. В общем вы к нам теперь месяца через три, да? Ну да, где-то через три загляните. И ты говоришь: огромное вам спасибо. Да не за что, говорит доктор, главное, не болейте. Спасибо, опять говоришь ты, и до свиданья. И быстро, быстро уходишь — подальше от диагноза и болезни. Внутри тебя — подъем. Как будто в тебя накачали веселящего газа. Такой ком радости. Все кажется светлым и радужным. Выходишь из диспансера: весна, птицы поют, деревья все в зелени. И внутри подъем — как бесконечный космический столб, как звезды, как самое течение жизни. А люди идут навстречу тебе, мимо тебя, смотрят и улыбаются. А ты улыбаешься в ответ и думаешь: какие хорошие люди. Наверно, увидели, что я из онкологического диспансера выхожу, и поняли по моему лицу, что все хорошо. Что теперь аж через три месяца. Что я теперь свободен — на бесконечных три месяца. Какие отличные, просто замечательные люди. Какие прекрасные меня ждут три месяца. И ты идешь дальше в приподнятом настроении, шагаешь по этой улице, по этому городу, сквозь эту живую шумящую весну, мимо этих людей.
А на углу нечаянно смотришь вниз и видишь, что просто забыл снять бахилы.
Вот почему люди тебе улыбались.
Глава сорок девятая
Я сказал себе: что же это. Откуда этот стук. Почему опять. Я ведь избавился от твари. Я вышвырнул ее в мусорный контейнер. Ее увезли в мусоровозе на свалку. Ее больше нет. Я привстал на кровати и оглядел спальню: обычная комната. Сумрак рассеивается: скоро рассвет. Никаких страшных теней, никаких черных лап, что тянутся за мной или моей дочерью, никаких уродливых морд, показывающих острые зубы; самая обычная комната. У порога какой-то неопределенно темный предмет. Может, рубашка упала на пол? Но вот предмет приподнял голову: это Гуф, наш верный сторожевой кот. Неуверенно мяукнул — вдруг пожалеют и дадут поесть — и снова положил голову на лапы, возвращаясь в свою неопределенность. Никаких признаков неведомой опасности. Ни намека на черную тварь. И не может их быть: я вышвырнул ее. Почему же я слышу стук?
