Глава тридцать первая
После четвертого курса химии я сделал МРТ в железнодорожной больнице Ростова. Специалист железнодорожной больницы описал МРТ смутно: но вроде бы все было в порядке. Однако с некоторых пор мы доверяли описанию только узких специалистов, поэтому перекачали файлы с диска на винт, залили на яндекс-диск и скинули ссылку Спирину. Это было вечером. Яна меня разбудила рано утром. По лицу ее было понятно: что-то случилось. Я спросил: что такое? Яна сказала: Спирин ответил на мейл. Я поднялся. Мама сидела на диване у компьютера, смотрела в одну точку. Я сказал: доброе утро. Она сказала: доброе утро, сыночек. Я сел за компьютер. К письму Спирина прилагались скриншоты моего черепа с пририсованными к ним в пейнте красными стрелочками, которые показывали светящуюся зону, похожую на червя. Спирин писал, что посмотрел снимки. В том месте, где раньше был рецидив, он ничего не обнаружил; но теперь подозрение на опухоль в лобной пазухе. Есть шанс, что это сильное воспаление, но вряд ли. Спирин предложил либо взять биопсию, либо сделать ПЭТ/КТ. Далее либо снова облучение, либо операция с риском получить ликворею. Это был как удар под дых. Химия не помогла. Опухоль прогрессирует. Яна позвонила в Москву: договориться насчет ПЭТ. Нам назначили на следующую неделю. Я распечатал скриншоты со стрелками. Мы действовали по заведенному порядку. Я думал: надежды нет. Надежды нет. Я думал это без особой тревоги, как о свершившемся факте. Яна написала пост в фейсбуке: спрашивала, может, кто-нибудь в Москве приютит нас на неделю. В прошлый раз мы жили в недорогой гостинице возле станции метро «Маяковская» (неподалеку от института нейрохирургии), но даже за дешевый номер пришлось оставить приличную сумму. Отозвался поэт Виталий Пуханов: у него есть свободная однокомнатная квартира, где в данный момент никто не проживает. Это было действительно внезапно и приятно.
— Честно говоря, не ожидала от него, — сказала Яна.
— Да ладно, хороший мужик, — сказал я.
— Ну не знаю. — Яна нахмурилась. — Нет, спасибо ему большое, конечно, но все-таки.
Она была обижена на Пуханова с тех пор, как я дважды не взял «Дебют»; почему-то решила, что тут есть его вина.
Перед поездкой в Москву мы успели показаться Павлу Викторовичу. Дали ему взглянуть на новый снимок МРТ. Светицкий осмотрел полость глаза, показал Яне кончиком пинцета: вот это место, которое светится на МРТ. Говорите, опухоль? Не знаю. Непохоже. Может быть, киста? В этом месте возможно. В любом случае, думаю, вам стоит сделать ПЭТ.
После того как зимой он не сразу заметил рецидив, он во всем сомневался.
— А если вдруг опухоль, вы возьметесь за операцию? — спросила Яна.
— В этом месте возьмусь, — сказал Светицкий. — Это как раз наш профиль.
Мы сели в поезд. Помню, в купе была розетка; мы включили в нее ноутбук и смотрели кино, мультфильмы, все подряд. За окном мелькало чужое недоброе лето. Небо было чистое, деревья стояли прямо, ветер молчал.
Пуханов встретил нас на вокзале; отнесся к нам со всей возможной предупредительностью. Сразу же забрал у меня чемодан: я не возражал, потому что у меня случались кровотечения из орбиты и от куда меньших нагрузок. Мы сели в метро. Виталий развлекал нас беседой. Привел нас в свою квартиру, показал, что, где и как, вручил ключи и номер своего телефона — звоните если вдруг что; затем оставил нас: располагайтесь. Мы расположились.
На следующий день мне сделали ПЭТ/КТ. Бородатый специалист сказал: результат будет завтра утром. Я спросил: а сегодня никак нельзя? У меня завтра утром консультация у химиотерапевта в Бурденко. Бородатый специалист сказал: у нас завтра будет что-то вроде маленького симпозиума, как раз придут нейрохирурги по вашему профилю, полезно для вас же, если они посмотрят ваши снимки. Это хорошо, сказал я, но я доверяю и вашему мнению. Кроме того, мои снимки все равно посмотрит нейрохирург из Бурденко. Ладно, постараемся успеть, сказал бородатый специалист. Мы с Яной стали ждать. Купили булок в ларьке на Каширке, сока. Потом сходили в столовую, поели более основательно. Время тянулось безобразно медленно. В целом мы не думали, что ПЭТ покажет что-то хорошее. Размышляли о грядущей операции, обсуждали, как и что. Где ее лучше провести: в Ростове или в Москве? У Яны только начался летний отпуск: если операцию проведут быстро, она все это время будет со мной рядом. У учителей отпуск почти два месяца, полно времени, чтоб восстановиться. Только надо определиться, где она будет жить; вряд ли получится жить все это время в квартире Пуханова.
Результаты появились ближе к вечеру. Перед нами в кабинет позвали молодую женщину, долго с ней беседовали. Вышла она с таким пустым, не обязывающим ни к чему лицом. В руках мобильный телефон. Кому-то хотела позвонить или просто нажимала кнопки. Не плакала, лицо сухое, бледное. Было очень жаль ее, и я подумал, что выйду из кабинета, брызжа показным оптимизмом и воспринимая положение с юмором. Яна сидела рядом, напряженная, смотрела в стену. В коридоре показалась молодая женщина в белом халате. Я ее помнил по прошлому ПЭТ. Она позвала: «Данихнов!» Я ее запомнил еще потому, что она одна из немногих с первого раза научилась правильно произносить мою фамилию. Например, Пуханов в первый раз назвал меня «Даниханов».
В руках у нее были бумаги. Мы подошли к кабинету, но там находился другой специалист, как раз тот, бородатый, с которым я говорил утром, и он был занят. Тогда молодая женщина в белом халате повернулась на каблуках и сказала: ну тогда ладно. Можно и тут. У вас все хорошо.
— Все хорошо?
— Хорошо, — сказала она. — По сравнению с предыдущим разом все вообще замечательно.
Подошла Яна. Скорее подбежала.
— Что? — спросила она. — Хорошо?
— Хорошо, — сказала молодая женщина в белом халате.
Из кабинета вышел бородатый специалист.
— Мы внимательно осмотрели, — сказал он. — Есть небольшое утолщение в основной пазухе, три миллиметра, но после облучения это обычное дело. Никакого накопления вещества, самое главное. Все хорошо.
— Очень хорошо, — сказала молодая женщина в белом халате.
Мы вышли на территорию больницы. Прошлись по нагретой солнцем дорожке. Это было захватывающе. Мир был огромный и удивительный, люди прекрасны. Яна задыхалась. Мы остановились попить воды. Я достал бутылочку минералки, дал ей. Она пошатнулась, и я ее поддержал. Ее трясло. Яна плакала и закрывала ладонью рот.
Потом засмеялась.
Глава тридцать вторая
ПЭТ/КТ мне делали несколько раз: всегда на Каширке. Там помещение походит на секретный лабораторный бункер из недорогого фильма ужасов. Нажимаешь кнопку возле стеклянной двери, тебе открывают. Заходишь внутрь, там сиденья. Окошечко, за которым располагается дежурная сестра. Справа — туалет. На сиденьях обычно больные: ждут результатов или когда их позовут делать ПЭТ. Все вокруг белое с вкраплениями незначительных цветов. Перед ПЭТ следует заполнить анкету: указать фамилию, имя, отчество, делали ли вам уже подобное исследование, есть ли у вас аллергия на лекарства, обязательно основной диагноз и так далее. Все очень вежливы друг к другу. Первый раз ПЭТ мне делали с глюкозой. Медсестра набрала действующее вещество в шприц. Шприц был особенный: в свинцовой защите. На вид такая штуковина весила немало: наверно, под килограмм. Медсестра ввела препарат мне в вену. Точное название препарата я потом вычитал в википедии: 2-фтор‑2-дезокси-D-глюкоза. Но в секретной лаборатории ПЭТ и потом в институте Бурденко его называли просто «глюкоза». Это особенная глюкоза, радиоактивная. Клетки рака поглощают ее, и на снимках она ярко светится.
