В отличие от онкоинститута здесь не случалось долгих знакомств: почти в каждый курс попадались разные люди. Запомнилась, правда, одна тонкая девушка в халатике, которая спрашивала у меня: а какой врач лучше? а вы у кого? Я видел ее еще раз, она не теряла оптимистичный настрой и снова была в своем веселеньком красном халатике с цветочками, смеялась, шутила, как будто у нее не рак, а максимум бронхит, ну или что-нибудь такое, в принципе пустячное, вообще она совсем не походила на онкологическую больную, волосы у нее были роскошные, почти до пояса, и я не видел, чтоб они у нее выпадали. Были болтливые старушки, они как будто пришли сюда прямо со скамеечки у подъезда; трещали без перерыва, о чем угодно, в том числе и о раке, для них это было так же просто, как сплетни о соседке из второго подъезда, о вороватом мэре, о грядущих президентских выборах, о судьбе России, о невоспитанной молодежи.
Был небольшой не сказать чтоб скандал, но неприятность. Мой первый химик давал мне заниженную дозу, это выяснилось после второго курса, я сказал, а вот смотрите, химиотерапевт в Бурденко написал, что карбоплатина и паклитаксела надо давать столько, то есть побольше, чем вы даете, а он пожал плечами и сказал, ну и что, ваш химиотерапевт в Москве, а мы здесь, а у вас сильно падают лейкоциты после каждого курса, и нам нести ответственность, если вдруг с вами что-то случится. Я сказал, ну неужели нельзя что-нибудь придумать, я готов рискнуть, но видно было, что ему не хочется что-нибудь придумывать, и тогда я поговорил с Оксаной Андреевной, она позвонила ему, но он был непреклонен. Тогда давайте так, сказала Оксана Андреевна, можно договориться, чтоб вы перешли к другому врачу, попробуйте договориться, я сказал, хорошо, попробую, и так получилось, что на третий курс моего химика не было, то ли заболел, то ли как раз ушел в отпуск, и меня отдали Ломановскому, это был молодой парень, наверно, чуть моложе меня, он ходил в смешных джинсах с кучей карманов, совсем не похож на врача. Я сказал ему, что вот предыдущий химик давал мне пониженную дозу, но я готов на обычную, такую, как написали в Бурденко, даже если надо, куплю необходимые лекарства, но он сказал: ладно, ладно, не надо ничего покупать, и дал мне обычную дозу. На четвертый курс мой химик вернулся из отпуска (или с больничного), и меня должны были вернуть к нему под вящий контроль; однако я поговорил с Ломановским: вы не против, если я перейду к вам, он как-то сразу занервничал, да я, собственно, не против, но как-то некрасиво получается, может лучше не надо. Он так забавно боялся, как бы чего не вышло, с одной стороны, я его понимал, все химики сидели в одном небольшом кабинете, четверо на этой крошечной площади, с ума сойти как мало там было места, но они были довольно дружны, и, вероятно, он боялся, что из-за меня поссорится с другом. Я сказал, да все в порядке, я возьму всю вину на себя, и сам подошел к своему химику, спросил его: а вы не против, если я перейду к Ломановскому? Он сказал: совершенно не против, тут же отдал мне историю болезни, а я вручил ее Ломановскому. Тот все равно очень нервничал, приговаривал: ох, зря мы это, очень зря, но вроде немного успокоился, ладно, сказал он, раз уж так, то продолжим лечение. Так случилось, что после четвертого курса мои лейкоциты упали как-то слишком уж неприлично, анализ крови показал что-то около полутора, меня даже к заведующей химиотерапевтического отделения вызвали, она объяснила, вот, мол, что бывает, когда не слушаешь советов врачей, вам же не зря давали пониженную дозу, а вдруг вы инфекцию подхватите, да такую, что ваше лечение все полностью накроется, но я был непреклонен, настаивал, что все беру на себя, все риски и так далее. Заведующая вздыхала, Оксана Андреевна вздыхала, Ломановский тоже вздохнул и прописал мне для поднятия лейкоцитов нейпомакс; я купил его в ближайшей аптеке, и мне его уколола под кожу медсестра в онкодиспансере. Препарат помог, и на следующий же день лейкоциты поднялись до необходимой величины, даже с запасом, и к пятому курсу я подошел подготовленный, но тут случилась беда с поставками паклитаксела в онкодиспансер, препарата на всех не хватило, и Ломановский, смущаясь (он, кажется, меня немного побаивался), сказал, что препарата нет, химию придется отложить, пока он не появится. Я сказал, но ведь правильно делать следующий курс через три недели после предыдущего, максимум четыре, он сказал, ну как бы да, правильно, но препарата нет, может, будет через неделю, проблемы с финансированием, так что не факт, что и через неделю будет, конечно, хотя надежда есть. Я сказал, давайте я куплю препарат сам. Он сказал ну он как бы недешевый, я сказал ничего страшного, похороны дороже, давайте куплю. Ломановский открыл браузер на своем компьютере и нашел ближайшую аптеку, где препарат продается и даже не самая дорогая его версия, итальянская, что ли. Я спросил у Ломановского: это же химия, наверно, просто так не продадут, нужен рецепт, но Ломановский покачал головой: да нет, продадут без всякого рецепта. Я удивился: надо же, думал, все-таки химия, не так просто купить, но он только посмеялся: да вот так все у нас в стране просто. Я сходил в аптеку, это был «Мир здоровья» на Ворошиловском проспекте, полуподвальное здание, помню, фармацевтом там была молодая красивая армянка, я еще подумал, когда попросил у нее паклитаксел: интересно, что у нее в голове, когда она продает мне препарат химии, наверно, думает, вот недолго человеку осталось, у него рак, скоро умрет, еще она, наверно, думает, как это страшно и как хорошо, что у меня рака нет, бог миловал, хотя, может быть, ничего такого она не думает: какое ей дело, кто и что у нее покупает, да и покупают у нее химию, наверно, часто, ну то есть, может, не каждый день, конечно, но пару раз в неделю точно, все-таки аптека не так далеко от онкодиспансера, а в онкодиспансере бывают перебои с лекарствами, какие-то задержки, и не все соглашаются ждать, когда препарат появится, а в этой аптеке онкобольные еще и «бабочки» часто покупают, потому что химия долгая, в онкодиспансере ее пускают через «бабочку», я сам у них «бабочку» как-то покупал.
Пятый и шестой курс химии Ломановский давать мне не хотел, потому что ПЭТ/КТ, сделанное в Москве в середине июня после четвертого курса, не показало никаких признаков опухоли, и даже спорное место в шее, где у меня какое-то время подозревали метастаз, как будто пропало — словно его и не существовало. Мы с Яной понесли все диски и бумаги в Бурденко, химиотерапевт в Бурденко внимательно осмотрела мои выписки, сравнила снимки в динамике с начала года и по июнь и сказала, ну да, все хорошо, и вот даже ребята с ПЭТ ничего не находят, и в принципе на этом можно химию остановить, но вот давайте все-таки закрепим результат и проведем еще два курса, доведем до шести, думаю, это не помешает, просто на всякий случай. В Ростове я передал ее слова и выписку Ломановскому, тот вздохнул: эти из Бурденко, начальнички, тоже мне, блин, раскомандовались, им как будто все равно, как это все рискованно, у вас же постоянно лейкоциты падают к чертовой бабушке; ну ладно, ладно, сказал он, увидев, что я раскрыл рот, чтоб возразить, все с вами ясно, и с этими словами, он записал меня на пятый курс, а впоследствии и на шестой.
Шестой курс химии прошел спокойно; это если не считать неприятного случая со шкатулкой, которую я когда-то нашел в бомбоубежище завода «Красный Аксай». Я склонен считать этот случай чем-то вроде сна или временного помешательства, может быть, даже вызванного химией, хотя прежде ничего подобного не случалось; впрочем, какая теперь разница.
