Клод расстегнул джинсы и дал им упасть. Юргену пришлось убрать телефон подальше от уха. Давясь смехом, он изобразил непристойный жест в сторону Клода, который теперь отжимался от пола в одной футболке и трусах-боксерах «Келвин Кляйн». Сосредоточенно постучав косяком по колену, Юрген возобновил разговор с Ритой Дуайтер. Она звонила ему из Испании, куда сбежала, скрываясь от налогов. Скоро он будет ее называть сеньорой.
Да, памятка для отдыхающих обновлена. Да, вода в бассейне чистая. Да, уборщицы хорошо выполняют свою работу. Да, он заменил стекло в разбитом окне. Да, у него самого все прекрасно. Да, период аномальной жары скоро закончится. Да, будут грозы. Да, он смотрел прогноз погоды. Да, он закроет все ставни.
Клод слышал, как голос Риты Дуайтер льется из трубки и растворяется в клубах гашишного дыма. Все в деревне смеялись над богатенькой Ритой, психотерапевтом и владелицей многочисленной недвижимости, которая щедро платила Юргену за работу, к каковой тот был категорически не приспособлен. В деревне шутили, что Рита построила в Западном Лондоне вертолетную площадку специально, чтобы бизнесмены летали к ней на консультации со всеми удобствами. Клиенты сидели в дизайнерских креслах в ее шикарно обставленном кабинете, а их пилоты — как правило, бывшие алкоголики, выгнанные из коммерческой гражданской авиации, — курили контрабандные сигареты под дождем. Ходили слухи, что один из ее самых богатых клиентов умудрился подставить руку под лопасти винта сразу после того, как она разобралась, почему ему нравится наряжаться в нацистскую форму и хлестать проституток плеткой. Руку пришлось ампутировать, клиент перестал ходить к Рите, и поэтому она не смогла купить коттедж здешнего почтальона.
Когда мадам Дуайтер приезжала с инспекцией — что, к несказанному облегчению Юргена, случалось нечасто, — она всегда приглашала Клода, вылитого Мика Джаггера, на ужин. В последний раз, когда ему привалило такое счастье, она вонзила эрегированный черешок ананаса в мокрый растаявший бри и сказала ему: «Угощайся».
Юрген наконец отложил телефон. Посмотрел на плакаты с Пикассо так, словно хотел их убить. Сказал Клоду, который уже снял футболку и улегся ничком на полу в одних трусах, что ему было велено повесить «Гернику» в коридоре, чтобы закрыть трещину в штукатурке. На доминатрикс Дуайтер явно произвело впечатление, как великий художник передал на холсте свое восприятие человеческого естества. Клод кое-как сумел встать и поставить в проигрыватель компакт-диск из обширной коллекции Юргена. Диск с надписью «Пражская музыка. Котин сборник для релаксации» валялся на крышке индийской шкатулки для украшений.
Кто-то постучал в дверь. Юрген ненавидел нежданных гостей, потому что они приходили с единственной целью: нагрузить его работой. На этот раз на пороге стояла симпатичная четырнадцатилетняя дочка английского паскуды-поэта. Она была в белой короткой юбке и явно хотела о чем-то его попросить.
— Мама просила узнать, ты уже заказал нам верховую прогулку на завтра?
Он степенно кивнул, как будто только об этом и думал.
— Заходи в гости. Тут Клод.
Когда Юрген сказал: «Тут Клод», компакт-диск то ли заело, то ли в нем что-то сбилось, то ли еще что-то произошло. Нина слышала скрипку, и волчий вой, и женский голос, выдыхавший слова, похожие на «снежный шквал». Она посмотрела на Клода, танцевавшего посреди комнаты в одних трусах. Чтобы не заглядеться на его гладкую загорелую спину, она уставилась в стену.
— Bonjour, Нина. Собаки сожрали мои джинсы и оставили только трусы. Диск поцарапан, но мне нравится музыка для релаксации.
Она так жалостливо посмотрела, что Клод почувствовал себя раздавленной улиткой, размазанной по веревочной подошве ее красных сандалий. Юрген встал, подбоченясь, и спросил Нину, что она думает о его дредах.
— Значит, по-твоему, мне надо постричься?
— Ага.
— Я сделал такую прическу специально, чтобы отличаться от папеньки.
Юрген рассмеялся, и Клод рассмеялся вместе с ним.
снежный шквал
уносится прочь
в темноту
Юрген сосредоточенно хмурился, пытаясь вспомнить хоть что-то из географии.
— Мое раннее детство прошло в Австрии. Потом был, кажется, Баден-Баден. Папа меня научил рубить лес по старой австрийской традиции. — Он почесал голову. — Наверное, по австрийской. Но точно по старой. Какую ты любишь музыку?
— Моя любимая группа — «Нирвана».
— Ага, тебе нравится Курт Кобейн с его пронзительными голубыми глазами.
Она рассказала, что этой весной, когда Курт застрелился, построила у себя в комнате маленькое святилище. Пятого апреля, если точнее, но тело нашли только восьмого. В тот день она с утра до ночи слушала его альбом «In Utero».
Юрген качнул дредами, склонив голову набок.
— Твой папа уже прочитал стихотворение Китти-Коти?
— Нет. Я сама собираюсь его прочитать.
Клод с важным видом подошел к холодильнику.
— Хорошая мысль. Хочешь пива?
Она пожала плечами. Клод так отчаянно стремился ей угодить, что это было по-настоящему трогательно и немного смешно. Клод расценил ее жест как благосклонное «Да».
— Я хожу к Юргену со своим пивом, потому что он пьет только морковный сок.
Юрген услышал, как к дому подкатил мотоцикл. Это приехал его друг Жан-Поль, который всегда отчислял Юргену небольшую комиссию за каждый заказ верховой прогулки. Жан-Поль не держал лошадей, только пони, так что прогулка получится не совсем конной, но у пони все равно есть копыта, и гривы, и симпатичные хвосты. Когда Юрген вышел на улицу, чтобы провернуть дельце с Жаном-Полем, Клод схватил свою футболку и кое-как натянул на себя.
Нина смотрела куда угодно, только не на него. Она села на пол, прислонившись спиной к стене. Клод вручил ей бутылку пива и присел рядом. Так близко, что их бедра почти соприкасались.
— Как тебе отдыхается?
Нина отпила кисловатого пива.
— Нормально.
— Зайдешь ко мне в кафе? Я тебе покажу малыша-инопланетянина, который живет у меня в кухне.
О чем он говорил? Она придвинулась еще ближе к его плечу — все получилось само собой — и повернулась к нему лицом. Ее взгляд говорил: «Можешь поцеловать меня, да, поцелуй меня», — и в первый миг Клод не понял. Или понял, но был не уверен, что понял правильно. Она по-прежнему держала в руке бутылку с пивом и, не зная, куда ее деть, просто поставила на пол.
уносится прочь
в темный
лес
Его теплые губы прижались к ее губам. Она целовалась с Миком Джаггером, и он вгрызался в нее, словно волк или какой-то другой дикий зверь, ненасытный, свирепый, но нежный и уж точно не равнодушный. Он шептал, что она для него — целый мир. Она придвинулась к нему еще ближе, и он перестал говорить.
